– Значит, наши встречи подошли к концу?
– Твоей невпечатляющей внешности мало, чтобы отделаться от меня.
Происходящее было похоже на чудо, я не могла отделаться от мысли, что на самом деле это все было сном. Глаза продолжали впитывать в себя каждый миллиметр лица Брайена, чтобы запомнить его и однажды нарисовать. Ведь скоро мы расстанемся, а я хотела оставить его, свой самый чудесный и сокровенный секрет, хотя бы на бумаге.
Собственная внимательность разрушила магию момента: я заметила на челюсти извилистую, слегка выпуклую, беловатую линию.
– Шрам? Откуда он?
Пальцы, все это время гладящие мои бедра, замерли.
– Некорректно спрашивать о таком, прости.
– Напоминание о детстве. Проще найти темного со шрамом на лице, чем без него.
Брайен вдруг стал делиться историей из прошлого, поэтому я выключила фонарик и крепко сжала его ладонь.
– Остановитесь!
Я полз по бетонному полу крошечной пустой комнаты, царапая в кровь ладони.
– Тебе кто-то разрешал отдавать ей еду?
За мной не бежали, а топали, делая широкие и громкие шаги, чтобы я вздрагивал из-за каждого звука. У меня почти получилось привыкнуть к такому давлению, но иногда все же я зажмуривался или вжимал голову в плечи.
– Она была голодной, потому что вы долгое время не кормили ее. Еще немного и…
Рот открылся, а из легких вышибло кислород. Я ощутил адскую боль в спине, рухнул и ударился грудью и подбородком. Воспитатель пнул меня, а грубая подошва его ботинка добавила твердости падению, но времени на нытье у меня не было, поэтому я быстро перевернулся и продолжил ползти на локтях в угол.
– Какой же ты безмозглый. Все уже усвоили урок, что делиться нельзя, но до тебя это никак не дойдет.
Я не понимал, что плохого в том, чтобы помочь. Знал, что нельзя, знал, что получу наказание, но не смог себя остановить.
– Она же может умереть!
Добраться до угла у меня получилось, но в конечном счете это никак не исправило ситуацию. Мне некуда бежать, негде спрятаться, и даже призрачная надежда на спасение испарилась, когда меня отлепили от стены и подняли на ноги, как скулящего беспомощного щенка.
Когда я был младше, то много плакал после наказаний. За это, естественно, меня наказывали еще сильнее. Меня научили проглатывать слезы, поэтому, несмотря ни на что, перед дядькой, который больше всего в жизни любил бить детей, я стоял с сухими глазами. Подбородок только рассек, оттого он был влажный.