– Обещаю.
Я улыбнулась и снова откинулась на подушку. Веки налились тяжестью.
– Все будет как в прошлый раз. – Я повернула голову, не отрывая ее от подушки, и поглядела на брата. Тот выгнул бровь. – Я про грядущую операцию. – О том, что операция может не состояться, я промолчала, как и о том, что подходящее сердце может не найтись. Никогда не позволяла себе высказывать такое вслух, чтобы не лишать родных надежды.
Лицо Истона болезненно исказилось – очевидно, в его душе тоже боролись боль и призрачная надежда. Я улыбнулась и сказала:
– Я проснусь, а вы будете рядом со мной: ты, мама, папа и…
– И Кромвель, – закончил за меня Истон.
Я посмотрела в глаза брату и, собрав все мужество, о наличии которого даже не подозревала, повторила:
– И Кромвель.
Выражение его лица неуловимо изменилось.
– Думаю, он тебя любит.
Слова брата меня обескуражили. Сердце бухало в груди, как баскетбольный мяч, из которого медленно выпускают воздух – я слышала, как оно тяжело и неровно бьется. На миг я потеряла дар речи. Истон продемонстрировал мне сжатый кулак, и я увидела, что костяшки пальцев покраснели.
– Сегодня ночью я ему врезал.
– Нет, – прошептала я. На большее сил у меня не хватило.
– Я видел вас двоих в Чарльстоне. Видел, как ты его целуешь. – Я почувствовала, как жар приливает к щекам. – И я видел, как ты на него смотришь. – Истон вздохнул. – И как он на тебя смотрит.
– И как же?
– Как будто ты для него – воздух. Как будто ты – вода, способная залить бушующее в его душе адское пламя.
– Истон, – выдохнула я. От счастья мне стало тепло.
– Я должен был удостовериться, что он тебя не обидит. – Истон снова сдвинул напульсник так, чтобы тот закрывал шрам на запястье. – Мне нужно было убедиться, что ты для него не просто развлечение. – Он помолчал, потом грустно проговорил: – Особенно сейчас.
Я улыбнулась, хотя губы дрожали.
– Ты всегда обо мне заботишься.