Мечта для нас

22
18
20
22
24
26
28
30

Истон кивнул:

– И он говорил искренне, Бонни, это было видно. – Брат посмотрел на меня, и по выражению его лица было совершенно непонятно, о чем он думает. – Кромвель тебя любит. – Он уже во второй раз произнес эти слова, и мое сердце вновь учащенно забилось. Вот чудеса: даже пульс выровнялся. – Я постоянно беспокоюсь за тебя, сестренка. Ты всегда держишься особняком, сторонишься больших компаний, у тебя никогда не было парня. Господи Иисусе, я и подумать не мог, что ты вдруг станешь с кем-то целоваться. Ведь до сих пор ты все силы и время отдавала борьбе за выживание. – Я покраснела. – Но я рад, что ты встретила Кромвеля. – Он крепко сжал мою руку. – Именно сейчас, когда тебе труднее всего приходится. Он поможет тебе через все это пройти.

– Вы все мне поможете: ты, мама, папа и Кромвель. – Я откинула с лица прядь волос. – Я чувствую, что справлюсь, смогу продержаться до тех пор, пока не появится сердце. Тогда я буду спасена. – Я не стала упоминать ни о возможном отторжении нового, ни о миллионе других возможных осложнений, способных загубить все дело, даже если подходящее сердце все-таки найдется.

Усталость наползала на меня теплой, усыпляющей волной.

– Ты завтра поедешь со мной в больницу?

– Конечно, – сказал Истон.

Глаза у меня закрывались, но я по-прежнему чувствовала, что брат сидит рядом. Он никогда меня не бросит. Я засыпала, ощущая, как в воздухе витает надежда – как будто кто-то играл на альте или скрипке. Интересно, что увидел бы Кромвель.

Хотелось надеяться, что он разглядел меня. Я молилась: пусть Кромвель подумает о надежде и увидит мое лицо.

Ведь сама я думала о нем. Кромвель Дин принес с собой надежду, а прямо сейчас в моем мире это было самое важное.

– Состояние стремительно ухудшается…

Врач раскладывал на столе снимки компьютерной томографии сердца, чтобы показать моим родителям; его голос звучал то громче, то тише.

Я стала смотреть в окно, на птиц в небе. Интересно, куда они летят? Наверное, это так здорово – летать. Свободно парить в небе, чувствовать ветер в крыльях.

– Бонни?

Голос доктора Бреннана вырвал меня из задумчивости.

Я повернула голову, не отрывая ее от подушки, и посмотрела на врача. На лицах папы и мамы читалась печаль. Истон стоял, привалившись к стене: руки скрещены на груди, взгляд устремлен в пол.

– Бонни? – повторил доктор Бреннан. – У тебя есть вопросы?

– Сколько пройдет времени, прежде чем я не смогу играть?

Мама тихо всхлипнула, но я, не отрываясь, смотрела в глаза врача. Только он мог мне ответить.

– Немного, Бонни. Твои конечности и так уже функционируют на пределе возможностей.

Я посмотрела на свои раздувшиеся пальцы – опухать они начали еще несколько недель назад, и теперь играть было очень тяжело. Я сосредоточилась на дыхании, но оно прерывалось.