Парни сидели поодаль, у стены, и о чем-то тихо разговаривали, склонив головы друг к другу. Словно почувствовав, что я проснулась, Кромвель повернулся ко мне.
Он встал, подошел и поцеловал меня. Клара рассмеялась и вышла из комнаты. Юноша присел на край кровати.
– Как ты себя чувствуешь, малышка?
– Нормально.
Я потерла грудь.
Кромвель взял с прикроватной тумбочки стетоскоп.
– Можно мне послушать?
Я кивнула. Кромвель приложил холодный стетоскоп к моей груди и закрыл глаза. Я наблюдала, как они движутся под опущенными веками. Интересно, что он сейчас видит, какие цвета и формы? Затем юноша сунул руку в карман, достал маленький микрофон и приложил его к оливе стетоскопа. Несколько минут он стоял неподвижно, потом открыл глаза и слегка запрокинул голову. Не дожидаясь, пока я попрошу, он нажал на кнопку воспроизведения. Я дышала носом, втягивала кислород в легкие и слушала, как затрудненный стук моего слабого сердца эхом отдается в комнате.
Мое сердце прямо-таки пело о том, что вот-вот откажет.
– Запиши сердце Истона, – предложила я. Кромвель выглядел озадаченным, но сделал, как я просила. Биение было сильным, я в этом не сомневалась.
– А теперь свое. Хочу услышать стук твоего сердца.
Кромвель приложил головку стетоскопа к груди, там где было сердце, но на этот раз не стал записывать, а вложил мне в уши оливы прибора. Услышав, как бьется его сердце, я улыбнулась.
Этот стук показался мне музыкой.
– Чудесно, – проговорила я.
Я могла слушать это размеренное «тук-тук-тук» весь день напролет.
– Куда мы идем? – спросила я, когда Кромвель помогал мне сесть в инвалидное кресло. Около часа назад Клара зашла в мою комнату и отсоединила меня от капельницы, снабжавшей меня питательными веществами. Еще она подсоединила к моей носовой трубке маленький кислородный баллон и помогла мне одеться.
Кромвель подкатил кресло к двери. Мы проехали мимо моих папы с мамой, и мне даже показалось, что у меня участился пульс.
– Только недолго, хорошо? – предупредила мама Кромвеля.