– Мне нравится… – сказала я, слушая, как сидевший на кровати Кромвель играет на скрипке. Я точно зачарованная наблюдала за движением смычка. Как один человек может так потрясающе играть на стольких музыкальных инструментах?
При попытке вдохнуть грудь свело судорогой, мышцы живота напряглись. В последнее время даже дыхание давалось мне с огромным трудом. Кромвель с закрытыми глазами играл отрывок, который мы только что написали. Я сказала «мы», но в действительности всю работу проделал он. Когда работаешь вместе с таким талантливым музыкантом, как Кромвель, бесполезно обманывать себя. Именно на нем все держалось. А как иначе? Ведь он просто следовал за зовом сердца.
Я устала, так бесконечно устала. За последние десять дней я ни разу не поднялась с постели. Скосив глаза, я посмотрела на свои ноги – укрытые одеялом, они походили на две палки. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, и все же Кромвель приходил каждый день, бережно целовал меня и прижимал к груди, если становилось холодно.
Порой я гадала, чувствует ли мое сердце то же, что чувствовала душа, когда Кромвель шептал мне на ухо, что любит меня до безумия, что я со всем справлюсь.
Хотелось верить его словам, и я верила, вот только мне и в страшном сне не могло присниться, что я стану так сильно уставать. Я не думала, что мне будет так больно. И все же, когда я смотрела в глаза Кромвеля, мамы, папы и Истона, я понимала, что просто обязана держаться.
Я не могла их потерять.
Снаружи хлопнула дверь машины. Кромвель, записывающий ноты, замер. У меня задрожали пальцы: я наверняка знала, кто приехал. Сегодня должен был вернуться Истон. Следуя рекомендации психолога, последнюю неделю он провел в центре реабилитации недалеко от Чарльстона – там ему должны были помочь обрести душевный покой, научить справляться с тьмой, охватившей его душу. Я очень скучала по брату, ведь мы не виделись с той ночи в больнице.
Когда открылась входная дверь, Кромвель поднялся на ноги. Мне показалось, что сердце стало стучать быстрее, но, очевидно, у меня просто разыгралось воображение. На такой рывок у моего сердца просто не хватило бы сил.
Кромвель сел рядом с кроватью и держал меня за руку, когда дверь комнаты открылась. Вошел Истон: голова опущена, запястья перебинтованы. И все же это был мой брат, такой же, как прежде.
Он неловко переминался с ноги на ногу у двери, и по моим щекам потекли слезы. Брат не поднимал глаз. Кромвель выпустил мою руку, подошел к Истону – тот быстро взглянул на него – и заключил в объятия. Тут я не сдержалась. Видя их рядом, жертву и спасителя, я разрыдалась. Спина Истона вздрагивала, и Кромвель обнял его крепче.
Они стояли, обнявшись, несколько минут, потом Истон наконец поднял голову и посмотрел на меня.
– Бонни, – прошептал он и жалобно сморщился при виде открывшегося зрелища. Казалось, он не может сдвинуться с места, поэтому я подняла руку и потянулась к нему. Брат медлил, и Кромвель положил руку ему на плечо.
– Она по тебе скучала, Истон, – сказал он. Я так любила этого парня, что и словами не передать.
Истон медленно подошел, но когда он присел на краешек кровати и взял меня за руку, я потянула его ближе. Брат обнял меня, и на миг я замерла от счастья: он снова со мной, в моем мире.
– Я люблю тебя, Истон.
– И я тебя люблю, Бонни.
Я держала его в объятиях так долго, как только могла. Потом подала сигнал моя система жизнеобеспечения, и в комнату вернулась Клара. Она улыбнулась Истону и быстро поменяла флакон в капельнице. Я больше не могла есть, и мне приходилось питаться внутривенно, на моей руке теперь всегда был закреплен катетер. Истон грустно наблюдал за действиями медсестры. Когда Клара вышла, брат сел рядом с кроватью, а бесцеремонный Кромвель устроился на кровати рядом со мной, как делал каждый день, и взял меня за руку.
– Ну, как ты? – спросила я, чувствуя ком в горле.
ebooksa