– Где угодно. На вечеринках, на рейвах, в универе… ни в чем себя не ограничивай. Ты сама себе начальник. После меня, конечно, – ухмыляется он.
– Это ты их делаешь? – спрашиваю я. – Откуда мне знать, что товар хорош? Я не хочу, чтобы кому-то из моих друзей стало плохо.
С Ливая спадает напускное дружелюбие. Его воспаленные глаза слишком близко, они смотрят на меня в упор, а его рука крепче сжимает мое плечо.
– Ты знаешь это, потому что доверяешь мне, – шипит он.
Каргиллу лишь слегка за двадцать, но его зубы уже желтые, как у старика, а изо рта несет.
– Ясно, – говорю я. – Хорошо.
Наконец он меня отпускает. Я встаю с дивана, крепко сжимая бумажный пакет.
– Можешь продавать от пятнадцати до двадцати пяти долларов за штуку, – говорит Ливай. – С каждой ты должна мне десятку.
Я киваю.
– Через неделю принесешь деньги.
Снова киваю.
Полинезиец провожает меня до двери, хотя идти там всего десять футов[38].
– Увидимся, – говорю я ему.
Он бросает на меня презрительный взгляд и закрывает дверь перед моим носом.
На улице стоит жара, но после духоты в доме Ливая воздух кажется свежим как никогда. Я не хочу туда возвращаться. Особенно через неделю.
И где, черт возьми, мне взять деньги за товар? Я же не собираюсь действительно толкать дурь.
Я проезжаю пару кварталов и паркуюсь, чтобы позвонить Шульцу.
– Здрасьте, – говорю я. – Я получила от Ливая еще одну партию таблеток. Что мне с ними делать?
– Вези ко мне, – отвечает он. – Встретимся в «Бордуолк-Бургерс».
Я издаю беззвучный стон. Сегодня что, бенефис людей, которых я меньше всего хочу видеть?