Непокорный рыцарь

– Какую фотку?

Она снова замолкает и быстро дышит. Затем отвечает:

– Ту, на которой ты ешь мороженое на пирсе.

Я каменею. У моего отца есть такое фото. Он сделал его, когда мне было четырнадцать.

– О чем ты? – спрашиваю я.

– Ага, – вздыхает девушка. – Она висела в гримерке на зеркале. Наверное, твоя мать прикрепила.

Теперь мое лицо пылает. Она говорит про «Экзотику». Должно быть, работала там танцовщицей или распорядительницей.

– А кто твоя мать? – спрашивает парень, развалившийся в кресле-груше.

– Шлюха, – фыркает другой чувак.

– Заткни пасть, – рявкаю я и пытаюсь вскочить с дивана, но Ливай опускает меня назад.

– Расслабься, – говорит он. – Польчик, не будь скотом. Мы зовем их эскортницами.

– Моя мать не была эскортницей, – гневно бросаю я. – Она просто работала танцовщицей.

– Стриптизершей, – смеется Пол. – Она научила тебя парочке движений? Тут наверху есть пилон. Почему бы тебе не показать нам, как отрывалась мамуля?

– Почему бы мне не оторвать тебе голову! – реву я, изо всех сил пытаясь подняться с заниженного дивана, обессилев от травки. Ливаю не составляет труда усадить меня обратно.

– Никому нет дела, чем занималась твоя мать, – говорит он. Парень кладет руку мне на плечо, и я не в восторге от этого. От его халата исходит сильный запах пота и травы. – Мои родаки – парочка гребаных яппи[37], и это не менее унизительно. Но ты не можешь затевать драку. Будь хорошей девочкой. Выполняй свою работу. Подзаработай. Повеселись.

Его пальцы почти касаются моей правой груди. Ливай пользуется возможностью и кладет на нее всю ладонь. Нас разделяет лишь футболка, и я с трудом подавляю в себе желание отпрянуть.

Эли наблюдает за нами. Не ревниво, а словно ребенок, изучающий рыбок в аквариуме.

– Ага, как скажешь, – бормочу я. – Тогда мне нужно больше таблеток.

Ливай кивает полинезийцу. Спустя пять минут чувак возвращается с заклеенным сверху бумажным пакетом и вручает его мне.

– Где мне это продавать? – спрашиваю я Ливая.