Жажда жизни: Повесть о Винсенте Ван Гоге

22
18
20
22
24
26
28
30

Мауве бросился на диван, его налитые кровью глаза сразу же закрылись.

— Терстех сказал сегодня, что это лучшая вещь из всех, какие я создал.

Спустя несколько секунд Винсент раздумчиво произнес:

— Так, значит, Терстех все-таки был здесь!

Мауве слегка похрапывал и уже ничего не слышал.

Время шло, и Винсент понемногу успокоился. Он начал рисовать гипсовую ногу. Когда часа через три Мауве проснулся, у Винсента было готово уже семь рисунков. Мауве, как кошка, спрыгнул с дивана, словно он и не засыпал ни на минуту, и бросился к Винсенту.

— Покажи! — сказал он. — Покажи!

Он посмотрел все семь рисунков, твердя одно и то же:

— Нет! Нет! Нет!

Он изорвал их и бросил клочки на пол.

— Все та же грубость, тот же дилетантизм! Неужели ты не в силах нарисовать этот гипс таким, каков он на самом деле? Неужели не можешь найти верную линию? Хоть раз в жизни нарисуй в точности то, что видишь!

— Вы говорите совсем как учитель в художественной школе, кузен Мауве.

— Если бы ты как следует поучился в школе, ты бы теперь знал, как надо рисовать. Переделай все сызнова. И смотри, чтобы нога была ногой!

Он вышел в сад, а оттуда пошел на кухню ужинать, потом вернулся и начал работать при лампе. Наступила ночь, проходил час за часом. Винсент рисовал и рисовал ногу, лист за листом. И чем больше он работал, тем большее отвращение внушал ему этот мерзкий кусок гипса, который стоял перед ним. Когда в северном окошке забрезжил хмурый рассвет, у Винсента было готово множество рисунков. Он встал, тело его затекло, сердце ныло. Мауве подошел, взглянул на рисунки и скомкал их.

— Плохо, — сказал он. — Совсем плохо. Ты нарушаешь все элементарные правила. Знаешь что, иди-ка домой и прихвати с собой эту ногу. Рисуй ее снова и снова. И не являйся ко мне, пока не нарисуешь ее как следует.

— Как же, черта с два! — вскричал Винсент.

Он швырнул гипсовую ногу в ведро с углем, и она разлетелась на тысячу осколков.

— Не говорите мне больше о гипсах, я не хочу и слышать о них. Я буду рисовать с гипсов, когда на свете не останется ни одной живой ноги или руки, но не раньше!

— Ну что ж, если ты так считаешь… — начал ледяным тоном Мауве.

— Кузен Мауве, я не позволю навязывать мне мертвую схему, не позволю ни вам, ни кому другому. Я хочу рисовать, повинуясь своему темпераменту, своему характеру. Мне надо рисовать натуру так, как вижу ее я сам, а не так, как ее видите вы!