— О тебе мы еще ничего не знаем. Кем будешь и откуда?
— Рон монах, — прозвучал чавкающий ответ Исдара. Он, уже уплетая за обе щеки поставленную перед ним пищу, даже не смотрел в нашу сторону. — Из деревни какой-то.
— А… — с улыбкой протянул Эрран. — У монахов попрошайничать в крови.
Внезапно прозвучал громкий хохот. И Эрран, и Виндальф рассмеялись во весь голос. Даже Исдар чуть не поперхнулся и улыбнулся, но затем, будто вспомнив о том, что подобные шутки для местных были странными, он насторожился и искоса посмотрел на меня.
Я не улыбался, и мое лицо было абсолютно спокойным. Возможно, именно поэтому через некоторое время Эрран и Виндальф все же успокоились и замолчали. Они, виновато посмотрев на меня, друг за другом заговорили:
— Прости.
— Плохая шутка, верно?
Я перевел свой хладнокровный взгляд на Исдара. Парень в этот момент продолжал все также настороженно смотреть на меня, будто ожидая чего-то, и заметив какую-то нерешительность в его глазах, я спокойно ответил:
— Судя по тому, что вы шутите одинаково, могу предположить, что на севере монахи не в почете.
На ступила напряженная тишина. Эта небольшая, но все-таки неприятная пауза, дала всем прекрасно понять, что шутить так в моем присутствии больше не стоило, и этого мне оказалось достаточно.
— На севере другая религия, — объяснял Исдар. — У нас священники, а не монахи, но даже те не пользуются популярностью.
— К священникам обращаются разве что женщины. — Эрран уверенно кивнул. — Они молятся в храмах за возвращение мужей с охоты, рождение здоровых детей, скорое выздоровление родственников.
— И только тогда, — дополнял Виндальф, — когда должно случиться что-то плохое или уже случилось.
Я лишь пожал плечами. Конечно, мне было известно, что на севере должное внимание религии никогда не уделялось, однако в моей истории я все же описывал сцену мольбы главного героя перед алтарем в судный час. Возможно, именно это и повлияло на то, что в этом мире религия обросла новыми подробностями и особенностями.
— Не удивительно, — спокойно отвечал я. — Человек зачастую обращается к вере лишь в час нужды. Такие мы создания.
Наступила тишина. Все северяне, уставившиеся на меня, удивленно замолчали. Лишь мгновение спустя один из них спросил:
— Это ты сейчас что-то на своем монашеском сказал?
Внезапно со стороны прозвучал посторонний голос:
— У него иногда проскальзывают умные мысли в голове. Аканэ, спустившаяся со второго этажа, быстро приблизилась к нам. — Но монах из него плохой.
Оба парня, еще не знакомых с Аканэ, смерили девушку задумчивыми взглядами. Она посмотрела на них также спокойно и изучающе, будто бы пытаясь как-то оценить. Стараясь хоть как-то заглушить возникшую тишину, я спросил: