– Новые жертвы лжи… Миллионы жертв.
Опершись на Эди Банистер, Фрэнки извергала из себя ужасы и глотала воздух пополам с грязью.
Дома, в марилебонской квартире Эди, Фрэнки орала и выла, глядя в пустоту. Германия была ее врагом, но и Франция предала ее. У нее нет родины. Она больше никогда не пойдет в Лувр. Никогда не покажет Эди кувшинки Моне в музее Оранжери. Моне был сволочью, его стиль – верное свидетельство не гениальности, а близорукости. Франция не породила ни одного гения. Ни единого. Фрэнки не в счет. Она не француженка. Она Гакоте, только и всего. Она должна работать.
И она будет работать. Постигатель, да. Люди должны прозреть. Увидеть истину. Мир станет лучше, честнее, человечество от этого только выиграет. Больше никакой лжи, никогда.
Эди уложила ее в постель и продержала там почти неделю, к концу которой слезы почти утихли. В магазине художественных принадлежностей купила пастель и бумагу, и Фрэнки стала рисовать незнакомые Эди лица – снова и снова. Иногда она переставала рисовать и писала на стенах числа и неизвестные символы – для понятий, обозначаемых этими символами, в устном языке не было слов. В тепле и тусклом свете трубки электрического обогревателя Фрэнки Фоссойер рисовала лица ушедших любимых и окружала их дикими, опасными, никому на Земле не понятными расчетами и математическими выкладками. Тогда она впервые заговорила о своей книге – в минуты кошмарной летаргии, одолевавшей ее между приступами одержимости.
Почерк у Фрэнки был чудовищный: первую букву каждого слова еще можно было разобрать, а дальше просто тянулась извилистая линия. Эди приносила ей чай, обнимала ее – и Фрэнки не сопротивлялась. Месяц спустя они стали жить вместе, груды книг и устройств Фрэнки перекочевали в квартирку Эди, полностью поглотив ее немногочисленные вещи. Вечерами они грелись под одним одеялом: Эди решала кроссворды, а Фрэнки писала.
Так продолжалось, пока не наступил 1948 год.
Сим Сим Цянь не был убит в Аддэ-Сиккиме.
От Эди это не ускользнуло. Краем глаза она видела, как он бежал, бросив своих людей догорать на поле боя. Видела, что по пути он не преминул расправиться с епископом: вспорол ему живот, чтобы тот умирал долго и в муках. Знала она и то, что последовавший за пожаром взрыв не унес жизнь Хана: Абель Джасмин показал ей донесения, чтобы в случае новой встречи с ним она ненароком не выдала себя. Эди предположила, что теперь Сим Сим Цянь будет перестраивать цитадель, зализывать раны и искать нового гения.
Ничего подобного он делать не стал. До того, как стать правителем Аддэ-Сиккима, он много лет был Опиумным Ханом – одним из влиятельнейших наркобаронов Европы и Азии. Узурпированная им нация была для него не более чем парком развлечений, персональным «Брайтон-пирсом». Своих родных он убил отнюдь не потому, что те мешали ему претворять в жизнь смелые планы, а просто из прихоти. Необходимости править страной он не испытывал. Его власть была заключена в нем самом, в людях, которые ему служили, и, прежде всего, в крайности его взглядов. В конце концов, принц ужасов остается принцем, даже если его владения лежат в руинах.
При этом, судя по всему, его ненависть к Джеймсу Банистеру затмевала лишь обида на Шалую Кэтти. Чтобы причинить ей боль, говорилось в донесении, он разработал систему слоновьих пыток; рев и крики истязаемых зверей неслись над холмами, где стояли его крепости, а рынки Азии заполонила окровавленная слоновая кость и изувеченные головы его жертв. Кроме того, Сим Сим Цянь всем дал понять: Фрэнки Фоссойер – его собственность. Человек, который вернет ему гения, получит несметные богатства, наложниц и все, что душа пожелает (при условии, что Фрэнки будет
Абель Джасмин предоставил Фрэнки личную охрану, а Эди заставила ее отрабатывать приемы по избежанию захвата в плен и бегству из плена. Она научила ее премудростям немедленного побега: как бросить все и покинуть страну, не заходя в банк и не собирая сумку со сменной одеждой; как раздобыть подложные документы; как затеряться в городе и в сельской местности. Фрэнки считала, что это все чушь. Она почти не слушала Эди, но в конце концов начала вносить полезные уточнения и коррективы в ее план. Эди гадала, когда же Фрэнки окончательно превзойдет в искусстве исчезновения своего учителя.
Впрочем, если Фрэнки и постигала околошпионскую науку, то уделяла этому лишь необходимый минимум внимания. Казалось, она отправляла на уроки Фрэнки-стенографистку, пока настоящая Фрэнки занималась делом. Постигатель почти без остатка занял ее сердце и мысли, а грифельную доску в ее кабинете заняли связанные с ним расчеты и формулы. Ни на что другое она более не отвлекалась. Брата Денниса, однажды приехавшего навестить Фрэнки из рескианской обители, сразу насторожила ее увлеченность.
– Все хорошо, – попыталась осадить его Эди.
– Ну, мне-то можете не рассказывать, – заявил Деннис, – а вот себя тешить такими мыслями не советую. Она изменилась, черт побери! Этот… взгляд.
– Какой взгляд?
– Окрыленный, – ответил Деннис. – Одержимый. Не знаю. Это уже не она.
– Может, наоборот? Может, она такая, когда что-то волнует ее по-настоящему?
Деннису хватило человеческого – не монашеского – здравомыслия не упорствовать и оставить их в покое.
ebooksa