Волны все шелестели. Те самые, о которых так любил вспоминать Ямамото.
Дожевав онигири, мужчина поднялся на ноги.
— Ну что ж. А теперь мне, наверно, пора. Спасибо за угощение!
— Да не за что…
— И вас не нужно провожать до станции?
— О, нет! Я еще прогуляюсь, а потом найду где заночевать.
— Ну смотрите…
Мы распрощались, и я побрела по песку. На глаза вдруг попалась парочка, осеменявшаяся неподалеку в прибое. Интересно, как же этот процесс воспринимался во времена, когда его называли сексом? Теперь его величают осеменением и почитают как священнодействие, но тогда? Считали чем-то грязным и постыдным? Если им старались заниматься подальше от чужих глаз — наверное, так и было…
Рассеянно думая обо всем этом, я брела по песку, когда кто-то сзади вдруг хлопнул меня по плечу.
Удивившись, я обернулась. Все тот же незнакомец.
— Простите, если напугал, но… если что… В общем, это вам!
— Что?
Он протянул мне крошечный прозрачный флакончик.
— Я поместил его сюда. Если вдруг захотите…
Я пригляделась. Во флакончике белела какая-то мутная жидкость.
— Набрал в туалете, — продолжал он. — Я слышал, при контакте с воздухом оно умирает. Так что даже не знаю, имеет ли смысл… Просто захотелось как-то вам… помочь?
— Большое спасибо!
Я бережно взяла из его пальцев еще теплую бутылочку.
— Вот здорово! Уверена, оно еще живое… А мне говорили, что сперматозоиды на воздухе не умирают, пока их защищает жидкий слой. А в благоприятных условиях могут жить до трех дней… Какой бесценный дар! Я постараюсь сберечь его!
Процесс извергания, видимо, дался ему непросто. Легкая испарина поблескивала на его лбу при свете луны.