Церемония жизни

— Ну хватит! — не вытерпел он. — Замолчи!

Каждый наш разговор об этом всегда заканчивался перебранкой. И всякий раз я не могла взять в толк, отчего же Наоки так ненавидит все, что связано с ношением на себе или другим бытовым использованием фрагментов умерших людей.

— Прости меня… — сказала я, помолчав. — Я выкину свитер.

Стянув с себя свитер из человечьих волос, я осталась в шелковой сорочке. Сглатывая горестные вздохи, я скатала свитер, отливающий бликами, точно вороново крыло, и затолкала его в мусорный бак на кухне. Какое-то время я стояла в одной сорочке, жалкая и никчемная, пока руки Наоки не обняли меня со спины.

— Это ты меня прости, — пробормотал он. — Знаю, я слишком эмоционально на все это реагирую. Вряд ли ты когда-нибудь поймешь меня, сколько бы я ни объяснял… Но все эти свитера из чьих-то волос, вся эта мебель и посуда из человечьих костей и правда пугают меня до дрожи. И с этим ничего уже не поделаешь…

Тонкие руки Наоки нежно поглаживали меня. Мягкий кашемир облегал эти руки до самых запястий. Похоже, мне и правда никогда не понять, почему шерсть из пуха тибетской козы — это хорошо, а человечья — плохо, подумала я. Но заметив, как эти руки дрожат, пробормотала:

— Это моя вина. Я же знала, что тебе неприятно!

— Перестань, — зашептал он, уткнувшись носом в мое плечо. — Это ведь я заставляю тебя терпеть мои странности… Но я и правда никак не пойму: почему столько людей вокруг спокойно относится к такому дикарству? Подумай только: ни собаки, ни кошки, ни кролики себе такого не позволяют! Никакие другие животные не вяжут из своих покойников свитера и не мастерят из их желудков светильники! Вот и я хочу оставаться таким же, как все нормальные животные, понимаешь?

Не представляя, что на это ответить, я дотронулась до его рук, облаченных в кашемир, у себя на плечах. Развернулась к нему лицом, обняла его. Немного расслабившись, Наоки вздохнул, его прохладные губы коснулись моего плеча. Так мы стояли с ним еще долго-долго, и мои пальцы все гладили его позвоночник.

Когда я сообщила Михо, что не собираюсь покупать у нее никакой мебели из человеческого сырья, глаза ее округлились.

— Что-о? Ты хочешь сказать, что несмотря на свой бюджет, тебя не интересуют ни столы из берцовых костей, ни стулья из ребер, ни циферблаты со стрелками из фаланг, ни торшеры из высушенных желудков?!

— Именно так.

— А туалетные полочки из передних зубов? А прикроватные коврики из человечьих волос?

— Нет-нет, ничего такого. Не хочу огорчать Наоки. Наше будущее гнездышко должно быть уютным для нас обоих!

Нахмурившись, Михо захлопнула разложенные передо мной каталоги. И сказала, испуганно понизив голос:

— Не хочу об этом спрашивать, но… твой Наоки точно ничем не болен? С чего бы взрослый мужик так напрягался из-за обычного человеческого сырья?

— Сама не пойму. Кажется, в детстве он сильно не ладил с отцом. Может быть, дело в этом?

— Ему нужна серьезная консультация. Слишком все это странно. Все мы после смерти превратимся в какие-нибудь свитера, часы или торшеры. Ведь помимо того, что мы люди, мы — просто расходный материал. И что? Разве это не прекрасно?

Зная, что Михо права, я все же покачала головой.

— Согласна с тобой, но… В любом случае я хотела бы обставить наше жилище так, чтобы мужа ничто не расстраивало!