Церемония жизни

22
18
20
22
24
26
28
30

Я протянула ему коробку с парой винных бокалов от Аи с Юми. Отложила в сторону сумочку и пакет из супермаркета, сняла пальто. Все это время Наоки смотрел на меня, и взгляд его становился мрачнее с каждой секундой.

Заметив, как исчезает его улыбка, я вдруг вспомнила, что на мне свитер из человечьих волос.

— Я же просил тебя не носить его, — произнес он глухо, уже без всякой приветливости. И, отвернувшись от меня так резко, что, наверное, чуть не сломал себе шею, плюхнулся на диван.

— Ну… Я же с ними так долго не виделась, — забормотала я растерянно. — Захотела их чем-нибудь впечатлить… А этот свитер не носила уже сто лет! Вот и подумала: надену разок, что плохого?

— Выкинь его к чертям, и как можно скорее. Ты же обещала никогда больше не надевать его! Или твои слова ничего не стоят?

— Но ведь… за него даже кредит еще не выплачен! К тому же я обещала не надевать его, когда мы вместе. А не вообще всю жизнь. Разве можно ругать меня за то, что я ношу вещи, которые купила сама, на свои же деньги?!

Мой голос дрожал от слез. Но он по-прежнему не смотрел на меня. Лишь пальцы его сползшей на пол руки нервно застучали по половице.

— Да, если меня от них выворачивает.

— От чьих-то волос?! Но эти волосы ничем не отличаются от моих или твоих! Для нас они натуральней, чем шерсть любого другого животного, от наших не отличаются, разве нет?

— Вот именно поэтому меня от них и трясет! — раздраженно, будто сплевывая, процедил он и взял с диванного столика сигареты и миниатюрную пепельницу.

Наоки почти никогда не курил — и за сигарету хватался лишь в минуты крайнего раздражения или стресса. Каждый раз, когда он закуривал, вымотавшись на работе, мне хотелось как-нибудь его успокоить. Но теперь, когда поводом для этого явился мой же несчастный свитер, я ощущала себя совсем бесполезной.

— Завтра ты, кажется, собиралась в магазин к Михó присмотреть новую мебель? — продолжал он, выпустив струйку дыма. — Я с тобой пойти не смогу, так что выбирай все сама. Но учти: если купишь хоть что-нибудь сделанное из человеческого сырья, я на тебе не женюсь. Ни зубов, ни костей, ни кожи, ничего подобного. Иначе наша помолвка будет расторгнута.

— Вот как? Ты один решил за двоих?.. Но что ужасного в том, чтобы использовать умерших людей как материал для чего-нибудь красивого и полезного? Почему вдруг тебе это кажется ненормальным?

— Да потому что это осквернение смерти! Поверить не могу, что это становится модой — выдергивать из чьих-то трупов ногти, зубы, волосы, чтобы мастерить из них одежду и мебель!

— Но чем же мы хуже всех остальных животных? Разве мы, люди, не высшая форма жизни на Земле? Проявление истинного уважения — не выкидывать наши трупы, как никчемный мусор, а перерабатывать их с пользой для тех, кто пока еще жив! Почему ты не видишь, как это прекрасно? Ведь у наших тел столько частей, которые могли бы нам еще пригодиться! Забывать об этом и есть настоящее осквернение смерти!

— Ничего подобного… Да что это с вами, люди? Это же безумие! Вот, полюбуйся! — Он сграбастал свой галстук, сорвал с него заколку и с отвращением швырнул ее на пол. — Это ногти, вырванные у мертвого человека. У трупа, алло! Это не просто безвкусица, это варварство! Просто волосы дыбом встают…

— Стой! — испугалась я. — Только не поломай! Если ты ее так ненавидишь, зачем нацепил?

— Потому что шеф подарил. Как раз к нашей помолвке. А мне даже трогать ее противно, сразу всего передергивает!

Еле сдерживая слезы, я завопила:

— Переработка человеческого сырья не варварство! А вот тупо сжигать такое сырье в крематориях — уж точно дичь несусветная!