Нежно

– Я знаю.

– Хорошо, что ты это признаешь.

– Пожалуйста, нарежь красивыми мелкими кубиками, – велю ему я и тем временем нарезаю чеснок.

Несколько минут Дилан храбро держался, но когда добирается до середины луковицы, начинает шмыгать носом, и по его щеке стекает первая слезинка.

– Ооооу, ну, не плачь. Все не так плохо.

– Отстань, – отвечает он, смеясь и плача одновременно. А затем совершает большую ошибку и трет глаза пальцами, которыми только что трогал лук.

– Твою мать, – ругается Дилан и уже не может открыть глаза. Хотелось бы мне сдержаться, однако я смеюсь так громко, что у самой на глазах выступают слезы. Нехорошо.

– Что ты делаешь?

– Этот лук явился прямиком из ада! – Так отчаянно кричит он, что на кухню прибегает Носок и начинает лаять.

– Положи нож на место и перестань дергаться.

– Я ослепну!

Подержав чистое кухонное полотенце под холодной водой, я отжимаю его и возвращаюсь к Дилану.

– Этого мы не допустим, обещаю. – За руку я веду его к стулу и прошу сесть. – Скоро тебе в любом случае стало бы легче, все бы вымылось вместе со слезами, но так будет быстрее. Не пугайся.

Я осторожно и мягко вожу полотенцем по его глазам и вижу, как широкие плечи Дилана понемногу расслабляются, а он больше не зажмуривается. Наклонившись к нему, я внимательно осматриваю его глаза, но веки практически не покраснели. Сейчас пройдет. Моя ладонь в это время придерживает его за подбородок, в первый раз касается бороды, которая оказывается мягче, чем я ожидала. Пока я снова и снова медленно вытираю его глаза, понимаю, насколько близко к нему нахожусь. Я стою между ногами Дилана, руки он положил себе на бедра. Мои пальцы слегка приподняли его голову, и я чувствую его дыхание на своем лице.

А он мое тоже чувствует?

Он выглядит спокойным. Я уже давно могла бы уйти, могла бросить полотенце в раковину и продолжить готовить, но мне не хватает сил оторваться от Дилана. Он как магнит.

На заднем плане играет Соната для фортепиано № 11 Моцарта – одно из моих любимых произведений, а в голове у меня мысли о поцелуе, о может-быть и о что-было-бы-если звучат так громко, что я тяжело сглатываю. Сердце колотится быстрее, громче, сильнее, пальцы начинают дрожать, и я не двигаюсь ни вперед, ни назад. Спрашиваю себя, догадывается ли он, что со мной творится. Я в ловушке этого момента.

Я изучаю каждую черту его лица. Рука с полотенцем опускается, вместо этого мои пальцы, которые до сих пор находились у него под подбородком, поднимаются выше по щеке. Дилан открывает глаза, смотрит на меня. Но не шевелится. Я чувствую шрам под бородой, на его щеке. Он мягкий и глубокий – и намного длиннее, чем может показаться на первый взгляд. Что с ним произошло? Как это случилось? Мне хочется это знать, хочется знать о нем все. Но я все еще не решаюсь задать вопрос.

Проведя вдоль шрама до конца, моя ладонь добирается до его челюсти и полностью ложится ему на щеку.

– Лучше? – спрашиваю я севшим голосом.