Нежно

Понятия не имею, сколько мы так простояли. Я в объятиях Дилана в гостиной… и не хочу отсюда уходить. Но пора бы возвращаться на кухню. Такая простая мысль в нынешней ситуации чуть не заставляет меня рассмеяться.

Я вытираю слезы, радуясь, что не накрасилась, не надела маску, какой бы абсурдной ни казалась эта идея, и Дилан слегка расслабляет руки, чтобы я могла поднять на него глаза. У него открытый взгляд, он смотрит на меня не как на хрупкую куколку, малышку, которая нуждается в его жалости, и не как на того, кто сам во всем виноват. Он смотрит на меня с гордостью, пониманием и потрясением. И это придает мне сил для следующей фразы:

– Теперь ты знаешь. Это… это мои границы.

21

…а бывают дни, когда мы еще не готовы показать другим, что на самом деле происходит у нас внутри

Дилан

Никогда бы не подумал, что этот вечер превратится в то, во что он превратился. Я даже не представлял себе, что Зоуи расскажет мне об этом. Что она произнесет это вслух. Покажет мне…

Я не хотел ничего говорить по этому поводу, собирался просто готовить с ней и приятно провести вечер, особенно после того, как днем мы вместе увлеченно посмотрели четыре эпизода сериала, который она начала утром.

А потом? Потом случился тот момент… Как идиот я тру лицо руками, покрытыми луковым соком, который адски жжет глаза, и все выходит из-под контроля. Черт. Я не хотел. Не хотел ставить ее в такое положение. Не хотел, чтобы она испугалась, почувствовала дискомфорт – чтобы ей пришлось мне об этом рассказать. Но я, эгоист, не сдержался. Тем более после ее реакции на мое прикосновение.

Сейчас она это рассказала, выпустила все и доверилась мне, а я желаю снова все это стереть. Опять довольно эгоистично, но, черт побери, это причиняет боль, и я хочу, чтобы она прекратилась. Главным образом, для Зоуи, которая в эту секунду смотрит на меня своими огромными красивыми глазами, словно я для нее все.

Если честно, есть еще кое-что. Чувство вины. Она показала мне свою беду, пересилила себя, а я… я не могу. Пока нет. Что, если Зоуи увидит мою ногу и это просто разрушит все, что возникло между нами. Чем бы оно ни было.

Теперь я понимаю ее реакции. И в клубе, и на кухне, она показала мне, почему так случилось. Нельзя подходить к ней со спины, потому что так она этого не видит. Наверное, из-за того, что так ее держали и придавливали. Слишком жесткое сжатие, слишком сильное давление на спину и на затылок напоминают ей об этом. Отсюда и запах ковра.

Вот же мерзкие трусливые свиньи. Я не хочу больше напугать Зоуи, поэтому сдерживаю себя, но с удовольствием бы сейчас что-нибудь ударил. Лучше всего – поехать к Эллиотту и хорошенько поколотить боксерскую грушу.

– Надо проверить болоньезе, – вдруг произносит она, как будто ничего и не было, а я просто не могу иначе и еще раз прижимаю ее к себе, втягиваю в себя ее аромат и лишь затем отпускаю.

– Мы же не хотим, чтобы наш соус сгорел.

Мы улыбаемся друг другу, и пусть так много всего произошло, для меня ничего не изменилось. Ничего, кроме того, что Зоуи стала нравиться мне еще больше.

Болоньезе, к счастью, выжил, и сейчас мы выкладываем листы лазаньи с соусом и моцареллой в форму для запекания. Под конец посыпаем сверху пармезаном и на двадцать минут отправляем в духовку.

А когда вытаскиваем, она пахнет так вкусно, что у меня тут же начинают течь слюнки. И Зоуи была права, все оказалось не так тяжело, как я боялся.

– Видишь эту корочку? М-м-м… – Зоуи показывает на коричневый пармезан. – Она идеальна.

Мы оба отпустили случившееся, и теперь сказано все, что должно быть сказано.