– Людей, которые продолжают сопротивляться, считают сумасшедшими те, кто не способен заглянуть за стены своей тюрьмы.
– Где мы сейчас?
– Это настоящая Палестина, – ответил Зияд, разводя руками. – То, где ты живешь… все, что ты, якобы, знаешь… это просто имитация. Они использовали нашу коллективную память и создали цифровой образ Палестины. Именно там ты и живешь.
Айя напомнила себе, что ей все это снилось, но не могла вспомнить того момента, когда уснула.
– Как только я все это осознал… когда все фрагменты головоломки сложились, я понял, что должен как-то выбираться. И прыгнул навстречу свободе. – Он сделал паузу. – Когда ты убиваешь себя, ты покидаешь искусственную модель.
– Я не понимаю.
– Ты ведь знаешь, что взрослые все время спят, – сказал он, немного оживляясь. – К тем, кто не родился в имитационной модели, воспоминания возвращаются легче. Поэтому взрослые так много спят… им требуется перезагрузка. А нам… мы – первое поколение, которое провело в имитации всю свою жизнь. Мы находимся на пороге новой формы колонизации. И теперь мы должны создать новую форму сопротивления.
– А мама?
Зияд ответил не сразу. Айе показалось, что он с трудом сдерживал слезы.
– Мама не больна, Айя. Не важно, что об этом говорят. Ее мучают сомнения… она хочет сопротивляться… хочет уйти… но не может бросить вас с папой. Поэтому она остается там, пребывая в состоянии между сном и явью. Она знает, что это «право на цифровое возвращение» – нечто не совсем реальное…
Айя почувствовала, как апельсиновый сок застрял у нее в глотке. Зияд обратил внимание на выражение ее лица.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– О твоих словах, о том, что я смогу освободиться, только если умру.
– Ты должна верить мне, я говорю правду.
– А если ты ошибаешься?
Зияд долгое время молчал. Наконец, он затушил сигарету и посмотрел на нее.
– Обрати внимание на пение птиц.
После того как Айя уловила особую закономерность в пении птиц, она уже не могла не обращать на это внимание.
«Чик-чирик… чирик».
Мысленно она считала: «Один. Два. Три. Четыре».