Я почесал затылок и пораскинул мозгами, какими словами мог бы ее утешить. Теперь это уже стало знакомой традицией, о которой, надеюсь, мама не догадывается.
– Ему же хуже.
В трубке зарыдали еще громче, и я, собрав вещи и кивнув на прощание оставшимся в раздевалке парням, вышел в коридор.
– Мам, ты потрясающая женщина. И он идиот, если этого не понял. Ты найдешь себе мужчину гораздо лучше него.
– Лучше него не бывает! – выкрикнула она и заплакала. – Я старая, уставшая и сломленная женщина, – приглушенно продолжила мама. И, всхлипнув, добавила: – Я… я правда на мели, Клэй.
Волосы у меня на затылке встали дыбом.
– В ресторане что-то случилось?
В ответ снова лишь затяжное молчание.
– Я… хотела рассказать лично на День благодарения. Я уволилась. Вообще-то уже давно.
– Что ты сделала?!
– Брэндон меня обеспечивал! – выкрикнула она в свою защиту. – Он взял все на себя: оплачивал мои счета, планировал, что я перееду к нему, собирался… – Она снова всхлипнула. – Он обещал. Он…
Ее снова стали душить слезы, и мама осеклась, а я чертыхнулся, остановившись за углом коридора, который вел к кабинету Джианы.
– В ресторане тебя возьмут обратно, – сказал я. – Они всегда тебя принимали.
– Не сейчас, – шмыгнула она носом. – Я пыталась. Им надоело. И я не виню их. Я уже много лет была никудышным работником.
– Неправда. Ты там самая обаятельная, и они это знают.
Мама язвительно засмеялась.
– Моему обаянию, как и красоте, пришел конец еще несколько лет назад.
Сделав долгий глубокий вдох, я так же медленно выдохнул, а потом снова попытался ее успокоить.
– Я знаю, что сейчас ситуация сложная, но все наладится. Ты сможешь найти новую работу.
– Это не так-то легко!