Его жена Татьяна живёт, насколько я знаю в Ленинграде. Детей у них нет да и брак уже давно распался, хотя юридически это до сих пор не оформлено, чтобы она не смогла замуж выйти или что-то там оформить. Не знаю точно. Может, всё и не так совсем, а это его фантазии. У него всё сложно.
В последнее время у дядьки появилась идея ввести меня в кооператив, чтобы после его кончины квартира «не пропала, не досталась этой твари», а отошла мне. Если я, конечно, буду за ним ухаживать в старости. Если не буду, он меня тут же выведет. Ну, и всё в таком ключе.
К сожалению, ухаживать я не стал и очень об этом жалею. Не из-за квартиры, конечно, а из-за того, что мне просто его жаль. Возможно, у него есть расстройство, а может, это просто особенности характера, но просто оттолкнуть его от себя второй раз я не смогу.
Я подхожу к его постели и начинаю снимать пододеяльник.
— Что ты делаешь! У меня машинка сломалась!
— Ничего, я дома постираю, у нас машинка в порядке…
Мне приходится бежать домой, чтобы отнести бельё, а потом сломя голову лететь обратно, поскольку универ находится неподалёку от дяди Гриши. Из-за этой беготни я на пять минут опаздываю.
— Здравствуйте, — запыхавшись говорю я, залетая на кафедру.
В кабинете находятся двое. Толстый и высокий профессор и тоненькая студенточка. Она смотрит на него снизу вверх, а он с умным видом разглагольствует о пользе самостоятельной работы.
— Прошу прощения, — прерываю я поток профессорской речи. — Не подскажете, как мне Лилию Юрьевну Урусову найти?
Они поворачиваются в мою сторону.
— Ладно, Игорь Всеволодович, это ко мне, — заявляет студенточка, касаясь профессорского рукава.
— Ну… — произносит тот вытягивая губы. — Мы ещё вернёмся к этому вопросу, Лилия Юрьевна. Не стоит его недооценивать.
Ух ты… Она подхватывает довольно большую сумку, с торчащими из неё тетрадями, и лёгкими шагами приближается ко мне. Класс! Короткая стрижка, тонкие черты лица, большие глаза, изящная фигурка… И она чуть ниже меня. Всё, решено, будем заниматься до победного конца, пока не начну оригинального Шекспира на лету щёлкать. Она красива, как фарфоровая балерина, и я смотрю на неё с нескрываемым восхищением.
Заметив мой взгляд, она делает недоумённое и немного надменное лицо, как Терехова в «Собаке на сене» и замечает:
— Опаздываете, молодой человек.
— Простите меня, череда непредвиденных обстоятельств, — отвечаю я с улыбкой и безо всякого смущения. — Больше не повторится.
Взгляд её на мгновение делается удивлённым, но сразу же возвращается к первоначальному состоянию.
— Идём, — показывает она на дверь рукой и выходит в коридор.
Мы идём молча. Она уверено и быстро стучит каблучками, шагая впереди меня, чем я с радостью пользуюсь и оглядываю её тыл. Место в рубке управления пытается занять циничный доктор, но я, ассоциируя себя с юной и светлой частью своей личности, загоняю его поглубже во мрак подсознания.