Храм Темного предка

– Тайна клада Дэв-хана? Его пещера Али-Бабы? – спросил Гектор.

– Докопались… знаете… ну да, в музее же архив экспедиции. Лена сняла для меня копии. И вы добрались до него. В пещере спрятаны миллионы, понимаете? Сотни миллионов скрыты! Он же… этот бандюга… ограбил половину Китая! Он гнал свои караваны с ценностями в наши горы через границу! – истерически выкрикнул Ковальчук.

– Вы на пару с Красновой искали место, где Дэв-хан некогда спрятал награбленное? – уточнил Гектор. – И найденный тобой через Нурсултанова потомок фотографа экспедиции Шахрияр тебе активно помогал. Но почему он сам не воспользовался кладом? Он альтруист? Бессребреник?

– Он не знал точного места. И никто из его родных никогда не пытался узнать – он сам мне признавался. Он боялся. Его близких убили. Дэв-хан грабил, но он был не вор, а безумный фанатик, решивший освободить уйгуров. Миллионы ему понадобились для войны и победы над китайцами. Клад являлся его золотым запасом. Так мне сказал Шахрияр. Его родные десятилетиями жили в постоянном страхе, под угрозой уничтожения, а они ведь лишь прикоснулись к проклятой тайне. Но не разгадали ее.

– Говоришь, Шахрияр дрейфил всю жизнь, но он же кинулся тебе помогать. Прилетел с Москву по твоему зову и что-то тебе приволок. Он ведь отдал тебе некие документы или предметы, связанные с тайной пропавшей экспедиции, – уверенно продолжал Гектор.

Катя отметила – тон ее мужа меняется. Сломав психологическое сопротивление Ковальчука, он больше не давит на него, а, напротив, словно успокаивает, пытаясь разговорить, выудить у него максимум подробностей и фактов.

– Он не ко мне одному явился в Москву. – Ковальчук массировал правую руку. – Я вам все расскажу. Но вы должны мне поверить – я никого не убивал. В последние дни я сам пребывал в ужасе после смерти Лены. Я ни минуты не верил в ее самоубийство. Ее грохнули в музее. А значит… следующий на очереди я. И Шахрияр мертв… и тот его посыльный… Он же к нам с Леной так и не добрался! Поэтому я сейчас ночью, услышав шум, всплески у лодок, включив свет, заметив две фигуры на мостках, крадущиеся к моему дому из мрака… Я ополоумел! И начал стрелять! Я вас принял за убийц! Хотя я не знаю, кто они! Из какой преисподней явились за мной!

– Не истери. Выкладывай все. А мы решим – верить тебе или нет, – внятно произнес Гектор. – К кому, кроме тебя, прилетел в Москву инженер Шахрияр?

– У него сын в Пекине, в тюрьме, забрали его прямо из университетского кампуса, обвиняют в уйгурском экстремизме, ему пожизненное грозит, – ответил Ковальчук. – Шахрияр сам мне сказал при нашей встрече. Я, получив его данные и номер, сначала связался с ним, когда он был еще в своем Караколе, в университете. Представился коллекционером, владельцем магазина, спросил, не осталось ли в их семье материалов об экспедиции, где участвовал его предок-фотограф, – писем или еще чего-то. Я обещал ему хорошо заплатить за любую информацию или вещи. И он согласился моментально по телефону, представляете? Я поразился его сговорчивости. Потребовал, правда, он немало – сто пятьдесят тысяч за фотографии. И еще двести за вещь – он сказал: материальное доказательство сокровища. А уже в Москве при встрече он мне признался в ресторане: деньги, мол, собираю на взятку, нужно позарез. Ему предложили у себя дома комбинацию некие ушлые люди: в Москве, мол, сидят арестованные за контрабанду на границе китайские граждане, можно провернуть их обмен на его сына, задействовав связи с русскими. Но не бесплатно. Шахрияр ради сына продал свою машину. Влез в долги. И готов был мне сбыть тайно хранившееся в его семье долгие годы.

Полковник Гущин лишь недоверчиво хмыкнул. Катя отметила: в отличие от него, Гектор слушает Ковальчука все более внимательно и серьезно. Она глянула и на умолкнувшего Кашгарова – лицо того сделалось непроницаемо. Видимо, для него, пусть и внештатного, однако посольского переводчика, не новость – обмены заключенных через третьи страны, а не напрямую.

– Елена Краснова знала о Шахрияре? – спросила Катя, вступая в допрос.

– Я, естественно, ей сказал о нем ввиду нашего сотрудничества, – ответил Ковальчук. – Помню ваши бесцеремонные вопросы. Лена не была моей любовницей. Но была моим верным компаньоном. В юности у нас кипели чувства, но все оборвалось тогда. Каждый из нас жил собственной жизнью. Но мы не забывали друг о друге. И в важный момент я вспомнил о Лене. Она же работала в Зоологическом музее! Из него и отправилась пропавшая экспедиция на Тянь-Шань! Хотя… никакая она не пропавшая. Их всех убил Дэв-хан в тридцать первом году.

– Откуда вам известно? – спросила Катя.

– Шахрияр мне сказал. Он-то уж точно знал, кто прикончил профессора и его людей. И Юсуфа – старшего брата его деда Дауда, а потом позже самого деда. – Ковальчук покачал головой. – Он и меня предостерегал: берегись, смерть подобна лавине в горах – все тихо кругом и вдруг… тебя, песчинку, сметает с пути. И тебя уже нет. Он, кажется, безмерно обрадовался возможности продать мне все, сбыть с рук. Его интересовала лишь судьба сына-заключенного.

– Ты подарил Красновой смартфон? – задал Гектор новый вопрос.

– Я отдал ей свой прежний, а сам купил последнюю модель, – ответил Ковальчук. – У нее имелся старенький, даже формат сканера не поддерживал. И память крохотная, а ей надо было разбираться с архивом в музее для меня.

– И духи? – Катя смотрела на него. – Ваша продавщица разгневалась на вас за подарок Красновой – дорогие духи.

– У меня с ней… ну, понимаете… А не с Леной. Она ревнивая, чертовка. А Лену я хотел просто поощрить… Она все же была в меня безумно влюблена в юности. Возможно, и помогать мне согласилась из-за…

– Она по-прежнему испытывала к вам чувства? – спросила тихо Катя. – А вы воспользовались?

– Ладно, пусть так, – кивнул Ковальчук. – А кто бы не воспользовался, когда подвернулось редкое совпадение: моя бывшая корпела в музее, отправившем в дебри азиатских гор экспедицию, наткнувшуюся на грот с миллионным состоянием. Духи я ей подарил, попросил пользоваться. И Ленка сразу повелась, вспыхнула, словно девчонка… стала той же, прежней – послушной, покорной мне… А меня просто всегда запах ее тела отвращал. От нее вечно несло чем-то. Говорят, любовь – химия, у нас бы с ней и в юности ни черта не вышло из-за этого. А так я мог с ней общаться вблизи, и она бы не заметила отвращения на моем лице.