– Не ты? – спросил Гектор.
– Только не я. Клянусь вам, – прошептал Горбаткин.
– А кто из твоих коллег способен выколоть глаз? – тихо продолжил Гектор.
Горбаткин молчал.
– Не сливаешь коллег. Молоток, – похвалил Гектор. – У тебя в лаборатории птички мертвые в лотках и все в булавках. Ты в них булавками тычешь, пронзаешь их трупики. Рука не дрогнет твоя, да?
– Вы ничего не смыслите в науке. А я зоологии посвятил всю свою жизнь, – отрезал Горбаткин. – Не смейте говорить со мной в подобном тоне. Все, чем мы заняты в музее, – исключительно ради науки и прогресса. Ради знаний о природе и окружающей среде.
– Елену Краснову отравили, – объявил Гектор. – Спровоцировали ей сердечный приступ и инфаркт миксом яда и ее таблеток. Ты ее отравил?
Горбаткин вновь покосился на него.
– Нет. Я ее не убивал. Но скажу, что дело с Лениной смертью нечисто, мы в музее сразу заподозрили. Не прямо, однако… Версия суицида критики не выдерживает. А какой яд ей дали?
– А ты не в курсе? – хмыкнул Гектор.
– Повторяю, я Лену не убивал. И Осмоловскую я не убивал. И глаз ей не выкалывал, несмотря на мои навыки таксидермиста. Спрашиваю, ибо в музее немало препаратов, содержащих отравляющие компоненты. Они все хранятся в особом порядке, конечно, но достать их не проблема.
– Понятно. Ты своими заявлениями расследованию сейчас помощь оказываешь, да? – Гектор вроде даже удивился. – Похвально. Зачет в карму. Только мы тебе не верим, Сева. Твоя поездка в Вороново… в день убийства Осмоловской… она все, все перевешивает – и ложь твою оголтелую, и правду скудную.
– Да мы всегда работаем в Угловке, в любые сезоны птиц в лесу наблюдаем! И я никого не убивал! – Горбаткин волновался все сильнее. – Как мне вам доказать, что я не лгу?!
– Выкладывай все, – вновь приказал Гектор. – Расскажешь интересное и полезное нам, может, я и отпущу тебя с миром.
– Ну, насчет Красновой, повторяю, мы все не верили в суицид и несчастный случай. Я лично считал – ее убили. А теперь вы мои подозрения полностью подтвердили.
– Почему ты так считал?
– Тема-то пропавшей экспедиции – проклятая! Смерть вокруг нее на крыльях летает. Всех их прикончили в тридцать первом году, а затем и Велиантов – муж Осмоловской – поплатился жизнью, сунувшись туда. Я ведь, когда несостоявшийся юбилей его дяди-профессора готовил, поднял документы из директорского архива… они под грифом «для служебного пользования», не для посторонних… Ей же даже тогда не сказали всего. А она… она ведь мне звонила на днях!
Горбаткин от волнения уже захлебывался, речь его стала сбивчивой, он словно старался выдать им сейчас максимум информации, пытаясь усыпить их подозрения в отношении себя.
– Постойте, не егозите, Горбаткин, – тоном настоящего полицейского перебил его полковник Гущин. – По порядку. Кто вам звонил?
– Вдова! – выпалил Горбаткин. – Юлия Осмоловская.