Если мы не найдем нашу девочку, то мама так и будет таять, пока от нее совсем ничего не останется. Странно, но мы с ней ни разу не говорили о том, что случилось. Хотя нет, не странно — просто, пока живешь нормальной жизнью, не знаешь, во что может превратить ее внезапная трагедия и как ты будешь реагировать тогда.
Мы разговариваем — решаем, что приготовить к чаю: яйца или тосты с фасолью; иногда обсуждаем политику; но никогда не говорим об Эви, не гадаем, жива она или умерла. Только молчание помогает протянуть еще один день в череде таких же бесконечных дней.
Перед выходом я сказала:
— Мне надо прогуляться, проветриться.
Но теперь, видя, как мама следит за мной из окна, понимаю, что она мне не поверила.
Последние три года мы жили уединенно потому, что мне стали невыносимы люди. После исчезновения Эви Дейл и Бриони присылали карточки с выражениями соболезнования, писали письма, Дейл даже приезжал раз или два с цветами, но я просила маму отправить его обратно. Я не могла.
Не могла видеть его.
Единственная, с кем я не прервала общения и кто остается моей главной поддержкой и опорой после мамы, — это Тара. Но мы никогда не встречаемся, только говорим по телефону. Ей хватает своих проблем — рассеянный склероз с годами стал хуже, — и она, как никто другой, понимает мою потребность в уединении. С работы она тоже ушла — и из-за смерти Роба, и из-за своей болезни.
Джоанна Дикон, видимо, сама испугалась того, что натворила, потому что сразу уволилась из «Агентства недвижимости Грегори» и переехала в другой район. А теперь она — вернее, ее оболочка, больше похожая на шелуху, — лежит на больничной койке, и ответов на вопросы, что она сделала с Эви и почему, от нее уже не получишь.
Но ответы должны быть у Харриет Уотсон. Я это чувствую.
Полчаса спустя подхожу к автобусной остановке — я никогда не сажусь в автобус рядом с домом, боюсь, что меня узнают.
На улице морозно, иней на тротуаре блестит, как сахарная глазурь на пироге. Такую погоду особенно любила Эви: утром она отдергивала штору, выглядывала на улицу и кричала: «Мамочка, Джек-Мороз[25] приходил!»
На несколько секунд я воображаю, что она со мной, почти чувствую тепло ее маленькой ладошки в своей руке, слышу ее неугомонный стрекот «а как?» и «почему?», выдающий бесконечное любопытство к миру. Становится легче, но ненадолго.
Глаза начинает щипать, ощущение теплой ладошки тает; остаются только ледяные пальцы горя, стискивающие сердце.
Теперь, после того, как нашлось фото, я точно знаю:
Но где же она?
И почему две знакомые женщины забрали ее у меня?
Какой мотив у них был?
За короткую автобусную поездку я успела прокрутить в голове сотню разных сценариев предстоящей встречи и дать ответы на тысячи разных «а что, если…».
А потом меня осенило решение.
ebooksa