В клубящейся, нереальной ночи стояли — на краю непредставимо распахнувшегося плаца. Вероятно, плац был квадратным — дымка и ночь покрывали его оконечность. Хмурые, крепостного вида здания зажимали площадь с трех сторон, в узких окнах недобро блестел металл. «Куда привел, начальник?!»
— …Смиррна!
По ступеням широкого, залитого светом адмиральского крыльца сходил немолодой офицер.
— Здравствуйте, товарищи! Поздравляю вас с прибытием в Учебный отряд Краснознаменного Черноморского флота имени вице-адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского!
Ошалели, не зная, что и как отвечать.
— Здесь, в Школе оружия, вам предстоит овладеть флотской специальностью. Отсюда вы уйдете на корабли. Вы будете жить и учиться в знаменитых казармах, построенных более ста лет назад. Знакомиться с отрядом начнете завтра. Сейчас получите рабочее платье, вымоетесь в бане и сможете отдохнуть.
— Подъем когда? — невежливо спросили из строя.
— Подъем на кораблях и в береговых частях флота производится в шесть ноль-ноль. Сейчас, — капитан второго ранга, откинув далеко руку, глянул на часы, — два ноль восемь. Полагаю, что в три вы уже сможете лечь. Времени выспаться достаточно.
Стены казарм эхом отбросили звуки, похожие на пальбу. Строем, в затылок друг другу, печатая шаг, подходили восемь или девять старшин. Капитан второго ранга приложил руку к козырьку и неторопливо пошел вверх по ступеням.
Группу мигом разбросали.
— Новиков — девятая рота!
— Идем, — сказал Вальке старшина. Казенный свет, казенный дух болезненно чистых лестниц; дневальный матрос у двери вытянулся, отдал честь. Полутемная громада ротного помещения, койки, теснота проходов. — Здесь будешь спать.
На складе в подвале, который открыли при часовом и разводящем, скучный мичман выбросил перед Валькой серую брезентовую робу, деревянно брякнувшие башмаки с заклепками, синие носки, бескозырку без ленточки, тельняшку, синий воротник с каймой и белые кальсоны. «Кальсоны зачем?» — «На одно место одевать». — «Не буду». — «Ой, тоби спросют: чи ты будешь, чи не будешь. Геть!» В предбаннике ловкий матрос остриг наголо. В пустой и холодной, слабо освещенной бане Валька набрал в шайку горячей воды, потер мочалкой темечко: подходяще… Тельник был мягкий и теплый, роба на ощупь — фанера; с трудом догадался пристегнуть воротник. Из зеркала глянула чужая неумная морда.
— Кончай курить! Становись!..
Шли каменными закоулками — необмявшиеся матросы. Камень и камень, стены множили стук шагов. В желтых плавающих пятнах фонарей — молчаливые часовые, их длинные ленточки, автоматы поперек груди. В крупных осенних звездах, плыла черноморская ночь.
Флот начинался с берега.
Та севастопольская зима была прохладной и ясной. Снега, морозов не было, но не было почти и дождей. Свежие рассветы промывали голубой, ухоженный плац. Столетние хмурые казармы светились под солнцем сдержанной желтизной.
Солнце било в высокие, в клетке стальных переплетов окна, пронизывало утренний холодок, ажурную пустоту рот.
В ясных стеклах дрожала барабанная дробь.
И если у матроса-дневального находилась минута глянуть в окно, он мог увидеть, как по городу старинных казарм деловито, взводами и сменами, маршируют во всех направлениях человечки в серых робах, бескозырках, с синими воротниками на плечах.
ebooksa