Долгая навигация

Сдали экзамены и теперь ходили на занятия просто так. В побелевших от стирки, потершихся робах, слушали лениво давно известные номера фонотеки — шумы винтов субмарин и авианосцев. Старшины перестали их гонять, размягченно оправдываясь собственной добротой: «Вот в наше время были старшины!.. А еще раньше…» — и выяснялось, что некогда, в былинные времена Учебного, служил в девятой роте старшина по имени Валя Коробко… и начиналась легенда.

Разводы с музыкой, прощальной.

В глазах и скулах появилась тяжесть, в улыбках — легкая презрительность. Втайне каждый желал дождаться нового призыва, глянуть с занятых высот на эту бестолочь — без ленточек.

Ходили по жаркому камню вразвалочку, шикарно спихнув бескозырки с потускневшей позолотой лент на переносицу, — и все им было трын-трава.

Их ждали корабли.

10

— Новиков! Ты Новиков?

Валька поднял голову. Четвертые сутки, с рассвета до ночи, он чистил картошку на камбузе экипажа. Экипаж представлял собой два десятка разбросанных в сосновом лесу казарм. Поезда с призывниками, всевозможные команды прибывали, отбывали, и всех надо было кормить. Сводные роты вставали из-за столов, на их место немедля садились другие. Коки в три смены ворочали ложкой в котлах. Вальку отрядили сюда сразу по приезде: пока суд да дело, картошку почистишь.

— Молодого не могли найти? — с презрением сказал Валька.

— Тю! — с восторгом уставился на него мичман. — Вот тебя и нашли. Робу в штаны заправь. Тут пока не корабль.

Трое суток к Валькиным ногам ссыпали ящики картошки. Напарники его менялись, исчезали, а он механически двигал и двигал ножом, затаптывая в шелуху окурки. Блестел кафель. Вычищенный продукт вычерпывали из ванны ведром и уносили в котел. Затем его мигом съедали. За окнами камбуза дрожали от зноя тугие мачтовые сосны. Конечно, думалось, пока он здесь сидит, все лучшие места гидроакустиков займут. С тупой обидой швырял голую картофелину в ванну, нагибался за следующей. «Не уехал? — заботливо спрашивал поздно вечером мичман. — Ну, ничего. Приходи завтра утречком, часиков в пять. Покормим». Кормили, правда, знатно. Дорвавшись до противня после тощего учебного пайка, Валька блестел от жира. «А теперь — картошечку почистить». На просторных полянах старшины, надрывая голоса, строили, перестраивали толпу из эшелонов. Остриженные и лохматые, с блестящими сумками и деревянными чемоданами шли ребятки — три дня как из дому. Валька вздыхал, вываливал из ведра скользкие картофельные очистки и шел обратно на камбуз.

— …Ты Новиков? Что ж ты сидишь! Бегом: морду вымой, форму «три» — и до штабу. С корабля за тобой приехали.

К казарме под соснами бежал Валька так, словно опоздай он на минуту — и век ему скрести картошку. Кулаком утрамбовал мешок, пристегнул скатку. Готов! Возле штаба сидели на мешках пятеро матросов, все незнакомые. Востроносый мичман спросил:

— Новиков? — и стал упрятывать в облезлый портфель тоненькие личные дела.

— А куда? — спрашивал запыхавшийся Валька. — На какой корабль?

— На крейсер, — уверенно сказал мичман. — А може — на буксир. Флот всюду флот. В колонну по два становись.

— Пешком пойдем?

— Пешком, — согласился мичман.

— Сколь идти?

— Та немного. Кило́метров двадцать. Шагом марш!

С облегчением оставили за спиной крик старшин на полянах, зеленые ворота с красными звездами. Шли лесом, в дурмане сосновой смолы. Говорили, знакомясь, потом замолчали. Солнце, паля, висело над головами. Мешки прикипали к спинам, пот противно стекал под новенькими жесткими форменками. Белая пыль наворачивалась на тяжелое сукно флотских брюк.