Открой глаза, Фемида!

– Как тебе фильм? – поинтересовался он.

– Очень хороший, только грустный немного.

– Я думал продолжение снять о том, кто кем стал и как живет. Но там вообще тоска получится. Ни у кого жизнь не сложилась, разве что у тебя. Бывшая моя жена теперь учительница физкультуры в нашей школе, Давыдкина – швея-надомница, Гречин в охране, стоит у входа в универсаме, сечет, чтобы не выносили товар мимо кассы; Саленко танцевала по клубам – без лифчика, как ей и предсказывали, да и сейчас, несмотря на свои тридцать пять, тем же самым занимается, только теперь не в крутых клубах, а в каких-то забегаловках. Фигура у нее и сейчас дай бог, только лицо… короче, видно, что не девочка. Ташков в армии на контракте… Леня Фишкин, правда, в какой-то финансовой организации, но он переехал куда-то, сменил телефон – затихарился, одним словом… Так если перечислять, то особо довольных жизнью и нет… Если тебя интересуют подробности, давай завтра встретимся вечерком в баре, что напротив твоего дома: посидим, выпьем, поговорим…

– Я не пью.

– Я не напиваться тебя приглашаю. Просто возьмем бутылочку винца и за часок с ней управимся.

– Не обещаю: не знаю, как завтра у меня со временем.

– Буду ждать звонка.

– Погоди, – вдруг вспомнил Высоков, – а ты и вправду номинировался на телевизионную премию?

– Что-то вроде того. Номинировалась передача, которую я снимал. Это Ипат, то есть Пашка Ипатьев, сделал свою программу. Называлась «Город принял»… Смотрел, наверное…

– Не смотрел, но слышал о ней. Это ведь криминальные новости?

– Типа того. Очень была популярная передача, ее выдвинули на премию, но не дали, а потом и вовсе закрыли, сказали, что мы очерняем действительность: зачем показывать чиновников-взяточников и казнокрадов, подпольные казино и бордели… Разогнали такой коллектив! Пашка всех лучших собрал, даже с рекламными роликами завязал, хотя в деньгах терял много…

Глава тринадцатая

Высоков не собирался идти в бар, но весь следующий день думал о предложении Лапникова. Идти хотелось, но и к Насте хотелось вернуться пораньше. Он скучал по ней и по ее голосу, хотя сам же и запретил ей звонить ему на работу. Но когда прилетел звонок от бывшего одноклассника, вдруг понял, что заскочить в бар нужно: не на часок, разумеется, а минут на сорок.

– Ну как у тебя со временем? – поинтересовался Алексей.

– К семи подъеду, – пообещал Владимир Васильевич.

Персональный «вольво» подвез его к дому, но во двор заезжать не стал. Высоков сделал вид, что направляется к своему подъезду, а сам, проследив, когда служебная машина скроется из глаз, начал переходить улицу.

Когда-то на месте этого бара было кафе с обшарпанным интерьером, но школьники часто заглядывали сюда, потому что еще два десятка лет назад здесь продавали мороженое на развес и колу в розлив. Мороженое накладывали шариками в металлические вазочки: крем-брюле, черносмородиновое, шоколадное, ореховое, сливочный пломбир, а сверху поливали сиропом. Продавали еще и сухое вино, но на него не было спроса: зачем кому-то тратить лишние деньги, покупая с наценкой, ведь рядом магазин, можно взять там то же самое, только дешевле, и выпить в месте более приятном – например, на лавочке во дворе или на детской площадке.

Помещение изменилось: теперь здесь была длинная барная стойка с высокими стульчиками вдоль нее, в зале несколько столиков, а на стене большой телевизионный экран. За стойкой стояла женщина со знакомым лицом, еще одна в короткой юбочке сидела напротив. Обе смотрели на Высокова и улыбались.

– Ты прости, – вздохнул Лапников, – но я сказал Ленке Саленко, что мы встречаемся, вот и она подвалила.

Женщина в короткой юбочке соскочила со своего стульчика, обняла Владимира Васильевича и поцеловала.