Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

Теперь все складывается в единую картину: пристальное внимание наставницы, мои кошмары и приступы – все нити тянулись к ней, но я была слепа все это время! А она купила мое доверие лживыми словами и фальшивым сочувствием. К ней же чуть что бегала плакаться Кася. Разочарование обрушивается на меня могильной плитой.

– Вы меня гипнотизировали, – только это мне удается выдавить. Слез нет, все будто омертвело. – И девочек… И Касю…

Душечка только дергает подбородком:

– Я заменила ей мать, сделала ее счастливей. Но Кася была стихией, даже я не смогла усмирить то, что творилось в ее голове… Твое же состояние я держала под контролем. Стимул, реакция, поначалу фазы были стабильными, – пани Новак бормочет и будто бы разговаривает вовсе не со мной. – Но потом и они начали прогрессировать. Ритмичный стук вводит пациента в фазу, а вид вращающегося кольца возвращает в норму. Прекрасный ход, блестящий! Но нужно было больше данных… Если бы я только довела эксперимент до конца, если бы только смогла опубликовать результаты… Сколько жизней это бы спасло!

Стук… Кольцо… В моей памяти одно за другим вспыхивают воспоминания о случаях, когда пани Новак вынуждала меня смотреть на свой вертящийся перстень. Так она каждый раз то включала, то выключала мою болезнь. Она использовала меня, чтобы проворачивать свой бесчеловечный эксперимент.

– Вы сводили меня с ума… Вы погубили девочек…

– Они бы с легкостью погубили себя сами, – хмурится наставница. – Я только навела их на мысль. Тебе нужны были стимулы, частые, интенсивные, только так ты могла достичь нужной стадии. Жаль только, Юлия сорвалась раньше времени, это многое бы упростило.

– Я все расскажу, – вот и все, что мне удается прошептать растрескавшимися губами.

– Конечно, расскажешь, – внезапно соглашается пани Новак. – Думаю, даже не раз. И не два. Ты будешь рассказывать обо всем этом каждый день своей жизни, пока не сгниешь в одиночной палате для буйных. А мне… Мне придется начать все заново.

Невидимая рука снова хватает меня за горло, когда пани Новак склоняется надо мной и поправляет воротник школьной формы:

– Знаешь, кто является настоящим сумасшедшим? Точнее не сформулировать: это тот, кому никто не верит. – Ее губы совсем рядом с моим ухом. – И это ты, Магда.

Я слышу стук – и тону.

Дневник Сары Бергман

2 ноября 1925 г.

Никогда в жизни мне не было так страшно. Этот страх совсем не похож на тот, который я испытывала перед очередной взбучкой от девчонок. Я бы даже не поверила, что так бывает, если бы все это не приключилось со мной.

Небеса прокляли этот день: с самой ночи хлещет ледяной дождь, а ветер швыряет его в стекла. И от этого особняк пансиона уже не кажется неприступным. Он пустой и хрупкий, как яичная скорлупка. Я буду рада покинуть ее навсегда.

Из окна видно, что снова приехала машина пана следователя и следом еще одна, только большая, с тяжелым квадратным задом, такая коробка на колесах. Мы с другими девочками наблюдали из окна танцевального класса, откуда видно всю террасу и подъездную дорожку.

Сначала ничего не происходило, а потом на террасу вынесли носилки, накрытые бурой простыней. Я не сразу сообразила, что простыня когда‑то была белая, а потом пропиталась кровью. Как же много должно быть этой крови?

Следом еще одни носилки, тоже пятнистые, белые с бурым, а потом еще – чисто белые. Фигура на последних носилках была худая и длинная, а мужские ноги в строгих ботинках упирались в поясницу человека, который их нес. Дождь быстро промочил ткань, и она облепила фигуру, как свечной воск.

Я совершенно не понимала, что происходит. Или мне было слишком жутко, чтобы это понимать.