Мрачно темнеющий свет

22
18
20
22
24
26
28
30

Мне стало любопытно, как он узнал об оружии. Он видел раны Каллакса или ему доложили фамильяры? А если и так, то как же, черт побери, они об этом узнали?

– Скажи мне, наша сегодняшняя встреча – это твоя идея или тебя послал Гораций Уайтчёрч?

Он фыркнул, а если учесть, что у него не было носа, то это было неприятное зрелище.

– Я полагаю, Орден никогда бы не позволил обычной сорвиголове колдовского происхождения настолько явно использовать свои способности.

Откуда? Откуда, черт побери, он мог узнать о моем происхождении?

Он провел рукой по своему влажному подбородку:

– А, понимаю, тебе любопытно, как я дошел до твоего маленького секрета.

Нас кто-то предал?

Ре́лем поднял руку и знаком остановил меня: кажется, он читал мои мысли.

– Ты же знакома с Говардом Микельмасом, ведь так?

– Я не хочу слушать твою ложь, – ответила я.

– Тогда послушай правду из его уст. – Ре́лем прищурил свой единственный желтый глаз. – Спроси его, что случилось однажды в Иванов день в тысяча восемьсот двадцать втором году. Спроси Микельмаса, что он сделал со мной.

С этими словами Ре́лем поднял руку и загорелся голубым пламенем.

Я упала с кровати, запутавшись в одеяле, и лежала на полу; виски пульсировали.

У меня все еще болела голова от вина. Но она болела недостаточно сильно, чтобы я проигнорировала увиденное.

Наконец, поднявшись, я зажгла свечу, села за письменный стол и написала:

«Как Ре́лем может самовозгораться? Что случилось в Иванов день в 1822 году?»

Я забросила записку в сундук Микельмаса и хлопнула крышкой. Мгновением позже откинула крышку – записки там не было.

Но Микельмас никогда раньше не отвечал на мои письма. Что, если это не сработает? Что, если мои записки до него не доходят? И как мне дождаться наступления дня?

Я расхаживала от окна к стене и назад. Мой внутренний голос кричал, но я не хотела его слушать.