Мрачно темнеющий свет

22
18
20
22
24
26
28
30

Функция? Ее функция заключалась в том, чтобы стать племенной кобылой для любого мужчины с подходящей родословной? Ничего себе! Мне пришлось сдержаться, чтобы не зайти в комнату и не врезать ему.

– Ты говорил, у меня есть выбор!

– Я не обязан объяснять тебе мои решения! – рявкнул Блэквуд, и я вздрогнула. – Фоксглав может обеспечить тебе безопасность, какую не обеспечили бы мы, Сорроу-Фелл. Ты слишком молода, чтобы увидеть положительные стороны этого решения.

Слишком молода? Элиза была всего лишь на год младше Блэквуда.

– Попытайся понять. Я беспокоюсь только о тебе, – его голос стал мягче.

– Ты не хочешь, чтобы я была счастлива, потому что сам не можешь быть счастлив, – презрительно усмехнулась Элиза. – Ты хоть на секунду мог поверить, что Уайтчёрч это позволит?

Что позволит?

На минуту воцарилось гробовое молчание.

– Ты исполнишь свой долг, – сказал Блэквуд ледяным голосом. – Или вечеринок больше не будет.

Было похоже, что она плачет.

– Ты считаешь, что я какая-то безмозглая кукла.

Она выбежала из комнаты и столкнулась со мной; стало очевидно, что я подслушивала. Ее лицо пошло пятнами, глаза блестели.

– Пожалуйста, поговори с ним, – плача как ребенок, попросила она.

Я попыталась ее успокоить, но Элиза уже мчалась вниз по лестнице, путаясь в юбках.

Блэквуд кивнул мне, чтобы я зашла. Он закрыл дверь и встал у письменного стола отца. Точнее, у своего стола.

Чарльз Блэквуд, кроме всего прочего, был ученым. Книжные полки вдоль стен прогибались под весом книг. Стены были оклеены желтеющими картами, под стеклянным колпаком лежала золотая астролябия. Несколько толстых томов, снятые с полок, лежали на столе, рядом с ними стоял графин красного вина.

Мой взгляд привлек пульсирующий свет. Optiaethis Стрэнджвейса стоял рядом с томом Ньютона. У меня пробежал холодок по спине от этого зрелища. По правде говоря, то, что Блэквуд решил занять кабинет своего отца, пугало само по себе.

Блэквуд налил бокал вина, жадно выпил, затем налил еще один. Разговор с Элизой дался ему тяжело, хотя он пытался не подать виду.

– Нет, – сказал он, будто кому-то отвечал. – Я не позволю испортить эту ночь. – Он налил себе еще бокал, другой наполнил для меня, затем с силой опустил графин на стол. – Нам надо как следует отпраздновать.

Он протянул мне бокал, и я неохотно приняла его.