– Вот кто за нами охотится, мальчик, – сказал я. – Вот такая вот гончая за н…
Я не договорил, услышав отдаленный топот копыт. У меня участился пульс. Я подумал, не накликал ли Зверя разговорами о нем, но мысли о Дантоне испарились, стоило мне взглянуть на раскисшую дорогу позади нас – по ней скакало с десяток всадников. Это были мужчины, солдаты в багряных табардах, но впереди ехали две женщины: длинные темные волосы, клиновидные челки, вуали. Стоило мне узнать их, и сердце ушло в пятки. Облегающие кожаные пальто, черная кольчуга и лица – такие одинаковые, что принадлежать могли только близняшкам. На правой руке у каждой было по черной латной перчатке, а кровокрасные табарды были отмечены символом цветка и кистеня Наэля, ангела благости.
Инквизиторская когорта…
– Сука, – вздохнул я.
– Су-у-ука, – протянул Диор.
– Су-у-ука? – переспросил я его.
– Су-у-ука-а-а, – кивнул он.
Вдалеке пропел горн и раздался окрик:
– Стоять! Именем инквизиции!
– Проклятье Девы-Матери на них, – прошипела Хлоя.
Беллами хлопнул свою лошадь по крупу и взревел:
– Ходу!
И мы погнали, гремя копытами по грязи, спеша уйти от когорты. Скакали мы во весь опор, но наездник из старика Рафы был паршивый, да и скакунам нашим после утомительного ночного заезда требовался роздых. Обернувшись, я увидел, что когорта настигает нас, а уж если предстоит драться, холоднокровка, то не дело тратить силы на бегство.
Я взялся за рукоять Пьющей Пепел и извлек ее на тусклый свет дня.
– Та самая.
– Убери лютню, Бушетт! – воскликнул я. – Тут драться надо!
– Нет! – послышался крик.
Я уловил какое-то движение и обернулся: через лес, проворно, как олень, в вихре рыжевато-белокурых прядей к нам неслась Сирша, а за ней размытым красным пятном – Феба. С невиданной ловкостью рубака вскочила в седло впереди Рафы и схватилась за поводья.