Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

VII. Лицо в форме разбитого сердца

Я встретил ее вечером того же дня.

Смыл с себя грязь дороги в бане, переоделся в новую одежду: черные кожаные брюки и блузу, тяжелые сапоги с голенищами по колено и окованными серебром каблуками; на подошвах было тиснение в виде семиконечной звезды – куда бы я ни пошел, всюду оставлю след в виде символа мучеников. Сняв старые вещи, я в некотором смысле отбросил то, чем был прежде, а чем стану, пока не знал. Но, вернувшись в казарму, обнаружил там настоятеля Халида. В его глазах читалась улыбка сродни той, которая застыла на его хищном лице.

– Иди со мной, Львенок. У меня для тебя подарок.

Мы отправились к сторожке у ворот, и по пути я поражался сложению настоятеля: это был человек-гора, на плечах и спине которого дикими змеями чернели длинные косы. Подъемник раскачивался на холодном ветру, когда мы спускались, а я искоса поглядывал на аббата, на шрамы от уголков губ до ушей.

– Гадаешь, откуда они у меня, – подсказал он, продолжая смотреть на хладную долину внизу.

– Прошу простить, настоятель, – потупился я. – Однако брат Серорук… говорил, что мы, бледнокровки, исцеляемся, как ни один простой смертный не умеет. В ночь, когда мастер забрал меня из деревни, мне ножом рассекли спину до кости, но сейчас от раны и следа не осталось.

– С возрастом, когда твоя кровь станет гуще, ты начнешь исцеляться еще скорее. Но мы наследуем от наших проклятых отцов и кое-какие слабости: серебро, к примеру, глубоко ранит нас, огонь оставляет шрамы. Однако ты гадаешь, что пометило меня?

Я молча кивнул, глядя в его бледно-зеленые, подведенные глаза.

– Тьма полна ужасов, де Леон. В эти ночи холоднокровки с нами пока что считаются, но братья Серебряного ордена охотятся на разное зло, а оно – на них. – Он огладил рубцы. – Этими шрамами меня наградил закатный плясун. Проклятое чудовище, способное обращаться как зверем, так и человеком. Я отправил ее в преисподнюю, где ей самое место. – «Улыбка» стала чуточку шире. – Вот только уходить без прощального поцелуя она не захотела.

Наконец платформа коснулась земли, и Халид, негромко рассмеявшись, похлопал меня по плечу. Мы пошли дальше, а мне так и хотелось задать с сотню вопросов.

Конюшня была вытесана в недрах столпа с собором, и ее потолок подпирали колонны темного камня. Внутри воняло: лошадьми, соломой и дерьмом, – но с той ночи, как я испил крови Ильзы, все мои чувства обострились, и я готов был поклясться, что за привычной вонью угадывается душок смерти. Разложения.

У входа двое мальчишек – темнокожие зюдхеймцы, соплеменники самого Халида, – седлали мохноногую гнедую кобылку. Один был мне ровесником, второй где-то на год младше. Поджарые, они носили домотканую одежду, а темные кудри стригли коротко. Судя по одинаковым ореховым глазам и формам подбородков, они, наверное, приходились друг другу родней.

– Светлой зари, Каспар, Кавэ. – Настоятель кивнул старшему конюху, затем младшему. – Это Габриэль де Леон, новый рекрут Ордена.

– Светлой зари, Габриэль, – сказал Каспар, хватая мою руку.

– Божьего утра, Каспар. – Я кивнул и глянул на его брата. – Кавэ?

– Прошу простить, – извинился Каспар. – Мой брат родился без языка. Он не говорит.

Младший конюх смотрел на меня как будто с вызовом, и я понимал, отчего так. В тех краях империи, где правили предрассудки, подобное увечье сочли бы меткой черной магии и сожгли бы ребенка вместе с матерью. Но мама научила меня, что подобное мышление – глупость, порожденная страхом, что Вседержитель любит всех Своих детей, и мне надо стараться поступать так же. Я протянул Кавэ руку.

– Что ж, я все равно не очень-то настроен болтать. Светлой зари, Кавэ.

Сердитая мина на лице парня смягчилась и, пожимая мне руку, он улыбнулся. Настоятель Халид что-то одобрительно проворчал и своим мягким баритоном позвал меня за собой вглубь конюшни.