Гроувер покачал головой.
— Они вопили: «Где это? Где?»
— Они искали меня.
— Может быть, но у меня и у Аннабет возникло чувство, что они спрашивают не о человеке. Они визжали: «Где это?» Кажется, их интересовал какой-то предмет.
— Бессмыслица какая-то.
— Согласен. Но если мы что-то неправильно поняли насчет этого поиска и у нас всего девять дней, чтобы найти жезл повелителя… — Гроувер посмотрел на меня, словно ожидая ответа, но такового у меня не было.
Я подумал о словах Медузы: боги используют тебя. Меня ожидало нечто худшее, чем обратиться в камень.
— Я не был с тобой откровенен, — сказал я Гроуверу. — Жезл Зевса меня ни капельки не интересует. Я согласился отправиться в царство мертвых, только чтобы найти мать.
— Знаю, Перси. — Сатир выдул несколько тихих печальных нот. — Но ты уверен, что это единственная причина?
— Я делаю это не затем, чтобы помочь отцу. Он обо мне не заботится. Я тоже.
Гроувер изумленно уставился на меня с ветки.
— Слушай, Перси, я не такой умный, как Аннабет. Не такой храбрый, как ты. Но я очень хорошо умею читать чувства. Ты рад, что твой отец жив. А ему нравится, что тобой можно гордиться. Вот почему ты отправил голову Медузы на Олимп. Ты хотел, чтобы он обратил внимание на то, что ты совершил.
— Неужели? Может, у сатиров эмоции совсем не такие, как у людей. Потому что ты ошибаешься. Меня ничуть не волнует, что он подумает.
— Ладно, Перси. Пусть так. — Гроувер спустил ноги с ветки.
— Кроме того, гордиться мне особо нечем. Мы едва выбрались из Нью-Йорка и застряли здесь без денег, не зная, как идти на запад.
Гроувер посмотрел на ночное небо, будто что-то обдумывая.
— Что, если первым подежурю я? А ты пойди поспи.
Я хотел было воспротивиться, но сатир стал наигрывать Моцарта, мелодию такую нежную и благозвучную, что я отвернулся и в глазах у меня защипало. После первых тактов Двенадцатого фортепианного концерта я уснул.
Во сне я стоял в темной пещере перед зияющей ямой. Серые туманные существа, шепчущиеся сгустки дыма вились вокруг меня, и каким-то образом я понял, что это души умерших.
Они тянули меня за одежду, стараясь оттащить назад, но я был преисполнен решимости дойти до самого дна расселины.