– Пусть Святые встретят его, – пронеслось в толпе.
Но Давид не верил в Святых. Он верил в Малую науку. Он верил в то, что миром правят факты и логика.
Теперь все глаза были обращены на Женю. Она была женой Давида, его другом, его товарищем. Все ждали ее слов.
Женя выпрямилась, подняла подбородок выше.
– Я любила его, – заговорила она, и ее тело тряслось, словно его раздирали на части и тут же торопливо сшивали снова. – Я любила его, а он любил меня. Когда я была… когда никто не мог до меня достучаться… он заметил меня. Он… – Женя уткнулась лицом в Зоино плечо и всхлипнула. – Я любила его, и он любил меня.
Существовал ли на свете более ценный дар? Более невероятное открытие?
– Я знаю, – сказала Зоя. – Он любил тебя больше всего на свете.
Драконий глаз распахнулся, и она ощутила эту любовь, и всю чудовищность Жениной потери. Было невыносимо думать, что она ничего не может сделать для того, чтобы хоть как-то уменьшить боль подруги.
– Скажи им, Зоя. Я не могу… Не могу.
Женя казалась такой хрупкой, ушедшей в себя, словно побег диковинного, нежного растения, прячущегося от зимней стужи.
Что Зоя могла сказать ей? Всем им? Как могла она поделиться с ними надеждой, которой у нее не было?
Зоя представила Сабину, с красными от щелока руками, прекрасным лицом, исчерченным морщинами, словно скульптор, сотворивший эту красоту, потерял контроль и вырезал слишком глубокие линии под глазами и в углах рта.
Зоя видела своих сулийских дядей лишь однажды. Они пришли, как стемнело, по требованию ее матери. Сабина уже отправилась в кровать и велела Зое остаться с ней, но стоило матери задремать, Зоя ускользнула, чтобы поближе рассмотреть этих черноволосых и черноглазых незнакомцев с такими же темными и густыми бровями, как у нее. Они были похожи на ее отца и в то же время нет. Их смуглая кожа словно светилась изнутри. Плечи были гордо расправлены, головы высоко подняты. Рядом с ними ее отец казался стариком, хоть на самом деле был младшим из братьев.
– Уйдем с нами, – сказал тогда дядя Деж. – Сейчас. Этой ночью. Прежде, чем проснется эта мегера.
– Не смей так называть мою жену.
– Хорошо, прежде чем проснется твоя любящая женушка. Ты умрешь здесь, Сухм. Ты уже почти мертв.
– Я в порядке.
– Мы не должны жить среди них, быть запертыми в их домах, увядать под их крышами. Ты рожден для жизни под открытым небом, под звездами. Ты рожден быть свободным.