Бар назывался «Омут», а группа – «Жизнь в омуте». Начало было очень неплохим. Классическое трио. Гитара, бас и барабаны. Уверенно в духе Стиви Рэя Воэна. После того как Стиви Рэй разбился на вертолете в окрестностях Чикаго, в южных штатах можно смело делить на три число всех белых мужчин моложе сорока, и получится количество групп, воздающих дань восхищения памяти Воэна. Этим занимаются все кому не лень. Потому что для этого нужно совсем немного. Не важно, как ты выглядишь, не важно, какой у тебя инструмент. Достаточно лишь опустить голову и начать играть. Лучшим из этих групп удается приблизиться к проникновенному техасскому блюзу в исполнении Стиви Рэя.
Эта группа играла весьма неплохо. «Жизнь в омуте». Музыканты соответствовали своему ироническому названию. Басист и барабанщик были большие и толстые, с длинными, нечесаными, грязными волосами. На гитаре играл маленький смуглый парень, чем-то похожий на старину Стиви Рэя. Та же широкая улыбка, демонстрирующая неровные зубы. И он знал свое дело. У него был черный «Гибсон Лес Пол», подключенный к большому усилителю «Маршалл». Качественный старый звук. Свободно натянутые толстые струны и двойные звукосниматели перегружали ламповый «Маршалл», выдавая сочный, гудящий крик, которого невозможно добиться никаким другим способом.
Мы с Роско наслаждались вечером. Пили пиво, прижимаясь друг к другу. Потом вышли танцевать. Не смогли удержаться. Группа играла и играла. В зале было многолюдно и душно. Музыка становилась все громче и быстрее. Официантки носились туда-сюда с длинными вытянутыми бутылками.
Роско выглядела бесподобно. Ее шелковая блузка промокла. Под блузкой у нее ничего не было. Это было видно по тому, как влажный шелк лип к телу. Я был на седьмом небе. Я в простом старом баре, в обществе потрясающей женщины, слушаю приличную группу. Джо придется подождать до завтра. Маргрейв находился в миллионе миль отсюда. У меня не было никаких проблем. Я хотел, чтобы вечер никогда не кончался.
Группа играла очень долго. Когда она закончила, было за полночь. Мы вспотели и устали. О том, чтобы возвращаться назад, не могло быть и речи. Снова начал накрапывать дождь. Нам не хотелось ехать полтора часа под дождем. Особенно если учесть, что мы набрались пива. Мы запросто могли окончить путь в кювете или в полицейском участке. Дорожный знак сообщал, что в миле отсюда есть мотель. Роско предложила отправиться туда. Ее это очень развеселило. Как будто мы откуда-то сбежали. Как будто я увез ее в другой штат именно ради этого. Если честно, я об этом не думал. Но у меня не было настроения возражать.
Поэтому мы, пошатываясь, вышли из бара, пытаясь справиться со звоном в ушах, и направились к «бентли». Я медленно и осторожно вел большую старую машину по мокрому шоссе. Через милю мы увидели мотель. Длинное приземистое старое здание, какое можно увидеть только в кино. Свернув к мотелю, я зашел в контору и поднял ночного дежурного. Расплатился и попросил, чтобы нас разбудили рано утром. Получил ключи и вернулся к машине. Подъехал к нашему домику. Мы вошли. Это было тихое, приличное место. В Америке такое можно найти где угодно. По крыше барабанил дождь, но внутри было тепло и уютно. И кровать была большая.
Я не хотел, чтобы Роско простудилась. Ей надо было снять промокшую блузку. Я так ей и сказал. Она рассмеялась. Сказала, что не подозревала о том, что я силен в медицине. Я ответил, что нас учили основам на чрезвычайный случай.
– А сейчас как раз чрезвычайный случай? – хихикнула Роско.
– Скоро наступит, – улыбнулся я. – Если ты не снимешь блузку.
Так что в конце концов Роско была вынуждена снять блузку. И я тотчас же набросился на нее. Она была такой красивой, такой соблазнительной. Готовой на все.
Потом мы лежали в изнеможении, сплетясь в тесном объятии, и говорили. О себе, о том, что у нас в прошлом. О том, кем мы хотим быть и чем заниматься. Роско рассказала про свою семью. Это была история неудачи, растянувшейся на несколько поколений. Простые, порядочные люди, фермеры, которым, казалось, до успеха в жизни было рукой подать, но только они так его и не добились. Заложники природы, они бились изо всех сил, еще когда не было удобрений, не было сельскохозяйственных машин. Один из далеких предков все же выбился в люди, но потерял все лучшие земли, когда прадед мэра Тила построил железную дорогу. Потом были какие-то закладные, и с годами хозяйство приходило во все больший упадок. Роско любила свой родной Маргрейв, но не могла смотреть, как Тил расхаживает по нему, словно город принадлежит ему. Хотя в действительности так оно и было. Тилы из поколения в поколение были хозяевами Маргрейва.
Я рассказал Роско о Джо. Сказал ей то, о чем больше никому не говорил. Все то, что я держал в себе. Рассказал о своих чувствах к нему и о том, почему должен расплатиться за его смерть. О том, что сделаю это с радостью. Мы говорили о личном, близком сердцу. Говорили долго и заснули в объятиях друг друга.
Казалось, почти сразу же к нам в дверь постучал дежурный, которого попросили разбудить нас рано утром. Наступил вторник. Мы собрались и вышли на улицу. Утреннее солнце боролось с холодной росой. Через пять минут мы уже были в «бентли», катящемся на восток. Поднимающееся над горизонтом солнце слепило нас через запотевшее лобовое стекло.
Постепенно мы пробуждались, приходили в себя. Мы пересекли границу и оказались снова в Джорджии. Во Франклине переехали через реку. Быстро помчались по пустынной дороге. Поля прятались под плавающим в воздухе покрывалом тумана, висевшего над красноземом облаками пара. Взбирающееся вверх солнце вело с ним смертельную борьбу.
Мы молчали. Старались как можно дольше сохранить интимный кокон. Вернувшись в Маргрейв, мы и так разорвем этот пузырь. Поэтому я вел большой, величественный автомобиль по шоссе и думал. Думал о том, что впереди будет еще много ночей, таких, как эта. За которыми будет следовать тихое, спокойное утро, такое, как это. Роско сидела на удобном сиденье, обтянутом кожей, обхватив себя руками. Погруженная в размышления. Она казалась очень счастливой. По крайней мере, я на это надеялся.
Мы опять промчались мимо Уорбертона. Тюрьма плавала над ковром тумана призрачным городом. Проехали мимо рощицы, которую я видел из окна тюремного автобуса, мимо полей с ровными рядами кустов. Доехали до развилки и свернули на юг, мимо ресторана Ино, полицейского участка и пожарной части, по главной улице. Повернули налево у памятника человеку, отобравшему хорошие земли, чтобы построить железную дорогу. Спустились вниз к дому Роско. Я поставил машину на обочине, и мы вышли, зевая и потягиваясь. Переглянулись друг с другом и улыбнулись. Нам было весело. Взявшись за руки, мы пошли к дому.
Входная дверь была приоткрыта. Не распахнута настежь, а лишь приоткрыта на дюйм-два. Она была приоткрыта потому, что замок был выбит. Кто-то выломал его фомкой. И расщепленный косяк не давал двери закрыться до конца. Зажав рот рукой, Роско ахнула, широко раскрыв глаза. Перевела взгляд с двери на меня.
Схватив за локоть, я отстранил ее. Мы прильнули к двери гаража. Пригнулись. Обошли вокруг дома, прижимаясь к стенам, прислушиваясь у каждого окна, распрямляясь на мгновение, чтобы заглянуть в каждую комнату. Мы вернулись к выломанной двери, промокшие от ползания на коленях по сырой земле среди влажных от росы растений. Мы выпрямились. Переглянулись, пожали плечами. Распахнули дверь и вошли в дом.
Мы посмотрели всюду. В доме никого не было. Все цело. Все на своих местах. Ничего не украдено. Стереокомплекс на месте, телевизор на месте. Роско заглянула в шкаф. Служебный револьвер по-прежнему в кобуре на ремне. Она проверила ящики письменного стола и комода. В них никто не рылся, никто ничего не трогал. Выйдя в коридор, мы снова переглянулись. И тут я заметил то, что все же оставили незваные гости.
В распахнутую входную дверь проникали косые лучи утреннего солнца, падавшие на пол. Я различил на паркете следы. Много следов. Несколько человек вошли в дверь и направились в гостиную. Следы обрывались у ковра в гостиной. Снова появлялись на деревянном полу в спальне. Возвращались через гостиную к входной двери. Их оставили люди, пришедшие с дождя. Тонкая пленка грязной дождевой воды, высохнув на деревянном полу, оставила едва различимые, но отчетливые следы. Я насчитал не меньше четырех ночных гостей. Вошедших и вышедших. Разобрал отпечатки, оставленные подошвами их обуви. Все были обуты в резиновые галоши. В такие же, какие носят зимой на севере.
ebooksa