Подопечные словно совсем позабыли о нём. Липли носами к стеклу, гудели и ёрзали. Толкали друг друга, переругивались. Они были будто разворошённый пчелиный улей. Взбесившиеся насекомые.
А учитель тем временем неторопливо промокнул лоб платком. Поднялся. Так же неспешно повернулся к возбуждённым воспитанникам. И не громче, чем говорил обыкновенно, прошипел:
– Тиш-ш-шина.
И дважды повторять не пришлось.
Сначала замерли первые ряды, за ними затих и остальной омнибус.
Лишь невнятное испуганное бормотание всё ещё доносилось с дальнего конца кузова.
– Настасья… – голос Якова Николаевича был нарочито ласков.
Маришка пихнула локтем подругу. Бедняжка так была встревожена пустошью, раскинувшейся на многие вёрсты вокруг, что не заметила перемены.
Но наконец умолкла и она.
– Выходим по двое, – приказал учитель, стоило последнему голосу испуганно стихнуть. – Парами! Парами, чтобы я мог сосчитать!
Они высыпали на гравийную дорожку и выстроились, как было велено. Тридцать сирот разного роста и возраста. Те, что помладше, обриты почти наголо, остальные коротко стрижены. Головы их были что щетинистые свиные бока. Все, кроме разве старшегодок, – среди них и Маришка с Настасьей. Им по зрелости лет предстояло вскоре покинуть приют, потому разрешалось отращивать волосы.
Маришка сжимала в руках маленький саквояж, легко уместивший всё её добро, и зябко переминалась с ноги на ногу. На улице было холодно, особенно после духоты омнибуса. Холодно совсем не по-осеннему. А ведь всё ещё стоял ноябрь.
«В Ирбите было теплее», – тоскливо подумалось ей.
Яков Николаевич наспех пересчитал подопечных. И пока вёл счёт, на его лице перекатывались желваки.
– Восславим же Императора за то, что щедро одарил вас новым домом, – сказал учитель, надевая шляпу-котелок. – Только взгляните на это место…
Он умолк. И хотя больше ничего он так и не произнёс, Маришка явственно уловила, что в неоконченной фразе потерялось какое-то важное продолжение. Она нахмурилась, одаривая его смазанным взглядом. Долговязый, с солдатской выправкой и проступившей проседью на висках, Яков Николаевич напомнил своим статным видом Маришке, как в её «молочные годы» даже нравился ей.
Ковальчик задрала голову, прогоняя ненужные мысли.
Парадный фасад тёмного камня навис над ними, будто голова василиска.
– Да хранят Всевышние Императора, как родители хранят сыновей своих! – прочистив горло, Яков Николаевич поднял руки, и сироты заученно вторили его движению. – Истинно!
ebooksa