Стелла не обратила на ее уход никакого внимания, она подошла ближе к кровати.
Никакие благовония не могли перебить запах смерти. Монахиня доживала свои последние дни.
– Что ты видишь, девочка? – надтреснутый голос был тих. Даже говорить несчастной было больно.
– Чернота пожирает ваше тело…
– Ты можешь с нею что-нибудь сделать?
– Н-не знаю, – Стелла опустилась на колени. Было неловко смотреть на умирающую с высоты роста. Каменный пол сквозь ткань обжег холодом. Пахнуло гниением и нечистотами. – Я еще никогда не встречала такую черноту. Ну, чтобы она занимала все тело…
– Спасибо, что не кривишь лицо, – произнесла женщина обескровленными губами. Она выпростала из-под колючего одела сухонькую руку и схватилась за предплечье царевны. Даже сквозь ткань плаща чувствовалось, что она горячая. Стелла положила ладонь поверх руки больной.
Тошнота подкатила горьким комком.
«Монахине и сорока нет!»
Та застонала, и царевна спрятала руку.
– Нет, не убирай. Я потерплю. Пусть уж один конец. Устала…
Наитие или простое сочувствие заставило Стеллу забраться на и без того узкую кровать. Легла, вытянувшись во весь рост и обняла тело, которое пожирала болезнь.
Женщина закричала.
Дверь приоткрылась, впустив свежий воздух, но тут же захлопнулась.
Монахиня кричала и кричала. А потом как-то сразу затихла.
«Умерла?» – подумала царевна сквозь навалившуюся дремоту. Силы как-то враз иссякли, и не было никакой возможности расцепить руки. Она так и осталась лежать, обнимая тело монашки.
Глава 8
Стоило открыть глаза, как вновь подкатила дурнота. Потолок со скрещенными перекладинами закружился, и стоило неимоверных усилий отвести от него взгляд.
– Ну, слава Пресветлой деве! Пришла в себя! – в поле зрения появилась улыбающаяся Лилия. Обязательный к ношению вне стен спальной комнаты платок она держала в руках. Им же стерла что-то липкое на лице царевны. – Я уж думала, окочуришься.
– С чего бы это? – да, Стелла ощущала слабость во всем теле, но не до такой степени, чтобы не суметь подняться хотя бы на локоть.