Красавицей ее язык назвать не поворачивался, но все же в ее лице сквозило некое очарование. На щеках еще угадывались подростковые веснушки. Носик остренький, но кончик чуть крючковатый.
Но особенно выделялись на лице и притягивали меня глаза. Большие, но веки постоянно устало прикрыты. Ее европейские глаза меня очаровывали. В американках такой меланхолии не встретишь. Вот и Брайан Ино, когда посмотрел «Криминальное чтиво», сказал, что калифорнийская женщина, конечно, может стать femme vitale[13], но femme fatale[14] – никогда.
Люция Шкроуп не походила на калифорнийских женщин. Буквально все в ней кричало о европейском происхождении. В ней не чувствовалось витальности, но и на femme du monde[15] она не походила.
– Значит, для начала позанимаемся месяц? – уточнила Люция.
Я кивнул:
– Да, а дальше посмотрим по ходу занятий, – невинным тоном ответил я.
Я решил: чтобы регулярно, не вызывая никаких подозрений контактировать с Люцией и иметь доступ в ее квартиру, проще всего записаться на уроки.
– Хорошо. В таком случае, можете, пожалуйста, верифицировать договор? – Люция протянула мне считыватель, и я коснулся желто-зеленого сенсора. Договор между рекламным агентом и частным классом Люции вступил в силу.
– Хочу когда-нибудь прочитать Кафку в оригинале, – поделился я, открывая в своих познаниях чуть более изящную брешь, чем предлагал Уильямс. Он-то, наверное, вообще не заметил в моей реплике подвоха.
– Ох! Боюсь, он писал на немецком, – поддалась на провокацию Люция. – Его научил отец. В те времена с немецким можно было рассчитывать на более перспективную службу. Вы, наверное, слышали, что Чехия раньше входила в состав Австро-Венгерской империи?
– Краем уха.
– Кафка к тому же происходил из еврейской семьи. Но в общину не влился. И даже будучи чехом, разговаривал только на немецком языке. Родным его при этом не считал – воспринимал как заимствованный.
Я прокомментировал, что, наверное, именно расплывчатость самоопределения или, лучше даже сказать, неприкаянность, отразилась в его произведениях вроде «Замка» или «Америки», и отпил чая, который передо мной поставила Люция.
– Может, и Кафка считал, что он везде чужой, а чужеродные слова звучали для него лишь набором звуков. Он как землемер, блуждающий в окрестностях замка.
– Это еще один аргумент в пользу того, что язык не задает рамок мышления. Вот и Набоков тоже писал «Лолиту» не на родном языке.
– Вы неплохо разбираетесь в литературе, мистер Бишоп.
Люция назвала меня именем поддельной личности.
– Все рекламные агенты либо с филологического, либо с экономического.
– По вам видно, что вы не просто отучились, а искренне любите читать, – заметила Люция. Она села в кресло, оперлась локтями о его ручки и опустила подбородок на переплетенные пальцы. Я чуть вздрогнул. Она и перед Джоном Полом так же садилась и рассуждала о книгах?
Или же они говорили о геноциде?
ebooksa