— Он попал в плен и смог сбежать. В одиночку. Освободился из цепей, открыл замок, перебил охрану, а потом утопил корабль, на котором его везли. И всё это голыми руками и одним гвоздём, вот таким, — он показал пальцами где-то два с половиной сантиметра. — Этот гвоздь сейчас вбит в стену раздевалки отдела, он на него одежду вешает.
— Нихрена себе, — тихо выдохнула Вера, ёжась. Министр смерил её взглядом и иронично приподнял бровь:
— Вы уже готовы отвечать на его записки?
— Нет, — смущённо поморщилась Вера, — я стараюсь держаться подальше от военных. — Министр с недоумением приподнял брови, она смутилась ещё больше и шутливым тоном объяснила: — Моей маме, когда она была мной беременна, цыганка нагадала, что я выйду замуж за военного. Мама меня этим всё детство подкалывала, задолбать успела. И к тому возрасту, когда начала интересоваться мальчиками, я успела твёрдо решить для себя, что никогда не свяжусь с солдатом.
— Потому что вас мама "подкалывала"? — с недоумением улыбнулся он.
— Потому что из-за этих подколов я успела сто раз представить себя замужем за военным, — без капли юмора поморщилась Вера. — И мне не понравилась мысль о том, что однажды он придёт с работы подкопчённым, битым и с ножевыми ранениями. — Голос сел и она сглотнула комок, невольно посмотрев на его руку, отвела глаза и попыталась криво улыбнуться, — или вообще не придёт. Придут люди с протокольными лицами и попросят опознать тело. — Она ненатурально улыбнулась и добавила: — Девушки не любят опознавать тела, не-а.
Он опустил глаза с такой же ненатуральной улыбкой, рассеяно взял чашку правой рукой, замер, задержав дыхание, и поставил, взял левой. Вера на секунду закрыла глаза, поражённая волной боли, пробежавшей по её телу, во рту стало солоно, как будто она ударилась до крови и смотрит на рану.
В повисшей тишине стало неуютно, она бросила короткий взгляд на министра и тут же опустила глаза, увидев, что он на неё смотрит, немного сочувственно и одновременно с неприязненным отвращением.
«Опять. Чем вам не угодило моё лицо?!»
— Что? — Она подняла глаза и в упор посмотрела на него, обвиняющим тоном спросила: — В чём проблема, красивые девочки обижали вас в детстве?
— Что? — переспросил он с таким видом, как будто не расслышал, или как будто настолько поражён её наглостью, что предпочитает дать ей шанс отступить, пока не поздно.
— Я всё вижу. — Веру понемногу начинало трясти от смеси злости и страха. — Я этот взгляд заметила ещё в подвале у Тонга. И до сих пор не могу понять причины, может, вы мне объясните?
Министр аж рот приоткрыл от восхищения такой дерзостью, медленно качнул головой и с сарказмом поинтересовался:
— И что же за «этот взгляд» вы увидели?
— Этот самый, — рыкнула она, — раздражённый, злой, со смесью отвращения и брезгливости, взгляд, говорящий: «Бог мой, лучше бы ты родилась вообще без лица, чем с таким лицом». Скажете, нет?
Он выдохнул с кривой усмешкой, зажмурился и почти мягко сказал:
— Я был в маске.
— И что? У вас настолько выразительные глаза, что вы могли бы всю жизнь молчать, — с сарказмом фыркнула Вера, — вас бы все понимали. Из вас это отношение просто пёрло во все стороны, даже со спины было видно, как я вас раздражаю. — Он молчал с таким потрясённым видом, как будто она его оглушила, Вера чувствовала, что дрожит, ещё чуть-чуть и будет взрыв. — Ну?!
— Да. — Он выпрямился и с насмешливой улыбкой приподнял брови. — Что дальше? Я признаю, это так. Меня раздражает ваша внешность, да, красивые девочки обижали меня в детстве.
— Дзынь! — скорчила рожицу Вера, — серый шарик.