— Если он прикажет, ты сможешь сказать ему, что готовка не входит в обязанности заместителя начальника отдела.
— Не смогу, — всё ещё улыбаясь, качнул головой Двейн, — я не просто его заместитель, я его собственность.
Верина улыбка стала напряженной, она нахмурилась:
— Он говорил, в Карне нет рабства.
— Рабства — нет, — криво усмехнулся он, — я «вечник».
— Как это? — ещё сильнее нахмурилась Вера, Двейн поднял брови:
— Господин вам не рассказывал? — Она качнула головой и он понимающе ухмыльнулся: — Ясно. Это такое разговорное слово для определения якобы освобождённых рабов. Когда Четыре Провинции стали частью Карна, цыньянцам нужно было что-то срочно предпринять, чтобы не лишиться своих рабов. Они изучили законы и нашли выход — в форме, которую заполняли для перехода границы, указывалось имя раба, его стоимость и его контрактная зарплата, из этих цифр высчитывалось время, необходимое для того, чтобы раб себя выкупил. Хозяева, не желающие лишаться рабов, указывали сильно завышенную стоимость и сильно заниженную зарплату, чтобы в результате расчетов получалось, что они могут себя выкупить лет через тридцать-пятьдесят.
Вера поражённо ахнула, переставая кромсать мясо и таращась на криво ухмыляющегося Двейна, взяла себя в руки и на миг зажмурилась, встряхнула головой:
— Так, подожди. Неужели те, кто писал закон, никак от этого не защитились? Неужели нельзя доказать, что цена завышена и зарплата не соответствует работе?
— Ну, во-первых, эти законы кропали чуть ли не на коленке, в конце войны, когда все были измотаны и истощены так, что хотели просто побыстрее навести порядок, хотя бы минимальный. А защита состояла в том, что раб должен был прочитать и подписать этот документ своей рукой при свидетелях. — Вера заинтересованно подняла брови, Двейн снисходительно рассмеялся, с легкой жалостью объясняя: — Никто не учит рабов грамоте, они не умеют читать. Они просто смотрели в лист и ставили крестик в углу.
Поражённо выдохнув, Вера молча отвернулась и продолжила вяло резать мясо, потом решилась и тихо спросила:
— А ты?
Он загадочно улыбнулся и медленно приподнял плечи:
— Я стою тысячу золотых, а зарабатываю пять серебрушек в месяц. Я никогда себя не выкуплю.
Вера ахнула, возмущенно открывая рот и не находя слов, положила нож, опять взяла, грозно схватилась за мясо и стала его кровожадно кромсать, бурча под нос:
— Так наш обожаемый господин министр — рабовладелец, отлично. Весь такой ненавидящий рабство как явление, да.
Двейн тихо рассмеялся и поспешил её успокоить:
— На самом деле, я могу себя выкупить, у меня есть деньги. Но я не стану этого делать. — Вера опустила нож и обернулась, чтобы посмотреть на Двейна, он улыбнулся ей, на миг оторвавшись от работы, и опять опустил глаза, — мне очень повезло, что господин меня купил, я обязан ему до конца жизни и никогда по своей воле его не оставлю. Он обсудил со мной вопрос моей покупки ещё тогда, к тому же, я знал, что подписываю, потому что умел читать, господин меня научил.
— И ты на это согласился? — неверяще выдохнула Вера, он развёл руками и усмехнулся:
— А почему нет? Это удобно. По закону, господин даёт рабу пищу, кров и одежду, меня не имеют права судить без его ведома, никто не может вызвать меня на дуэль без его разрешения, всё моё имущество официально принадлежит ему, а под защитой аристократа, к тому же министра, оно в куда большей безопасности, чем в руках простого бойца. Это выгодно со всех сторон. — Он опять усмехнулся, глядя на шокированное лицо Вероники и вздохнул, теряя половину веселья: — Единственная проблема — в случае его смерти, я перехожу во владение его семьи, как и всё остальное имущество. Но я думаю, что если это, не приведи боги, случится, я просто выкуплю себя, у меня достаточно денег для этого.