Министр поражённо зажмурился и потёр лицо, Вера рассмеялась:
— С диетой ещё круче. Если она худеет, я обязана тоже, даже если мне не надо. Она просит меня приготовить ей диетические блюда без соли, если увидит, что я себе посолила, всё — я предательница, совсем её не поддерживаю и со мной рядом невозможно похудеть. При этом, когда я говорю ей, что второй кусок тортика лишний и я его не буду, говорит, что я коварная, я хочу, чтобы она потолстела, а я — нет. При этом, если я таки ем то же самое, что и она, у меня начинаются обмороки и прочие упадки сил, она обвиняет меня в том, что я совсем не слежу за здоровьем, покупает мне кучу еды и съедает половину за компанию, не переставая приговаривать, что она страдает из-за меня и я теперь виновата в том, что она потолстеет, — она развела руками и замолчала, министр с улыбкой вздохнул:
— Так что там с походом?
— А, точно, — она устроилась поудобнее и начала: — Эту компанию нашла Милка, там был тренер и два его друга, которые всё организовывают, плюс они брали человек семь новичков и учили. Мы с Милкой поехали в первый раз, ещё в поезде одна из девочек отпустила какой-то комментарий про Милкину задницу, который её взбесил, она очень много денег и сил вкладывает в свою внешность, поэтому бесится, если кто-то этого не замечает. И Милка ей со злости пообещала, что она за базар ответит. А эта девочка ехала со своим парнем, с Лёхой. Милка за два дня заморочила ему голову и на третий день он с девушкой расстался, а мы в горах были, оттуда деваться некуда, до точки, где нас заберут, было ещё два дня идти. Эти два дня превратились в ад, Милка с Лёхой целовались по кустам, его девушка рыдала в палатке, остальные девочки её утешали и ненавидели Милку и меня за компанию, строили козни, подсыпали всякую фигню в еду, резали снарягу. Милка узнала, что ей карабин сломали, и тихо поменяла его, подсунув сломанный одной из девочек. Она сорвалась на подъёме, получила травму, мы её до точки несли на раме от рюкзака, из-за этого пришлось изменить маршрут, мы много чего не увидели. Когда добрались до автобуса, Милка толкнула речь, в которой высказалась всем, кто и за что выхватывал, а Лёхе сказала, что он, конечно, милый, но этот курортный роман пора заканчивать. Тренер сказал, что не хочет её больше видеть никогда и другим тренерам посоветует добавить её в чёрный список. Милка сказала, что не больно-то и хотелось, а мне потом по секрету призналась, что это был лучший отпуск в её жизни, но больше она ни ногой, чтобы впечатление не портить. Лёха с девушкой через время помирился, но меня она видеть не хочет, поэтому мы в реале не общаемся. А мне тренер порекомендовал другую компанию, у которой гитариста не было, меня взяли и я теперь езжу с ними, но без Милки.
— С Виталиком? — прохладно поинтересовался министр, Вера отмахнулась:
— Нет, он не любит походы.
— И он вас отпускает?
— Его никто не спрашивает, — поморщилась Вера.
Он медленно глубоко вдохнул и бросил на неё осторожный взгляд:
— Я должен извиниться за… — Вера горько рассмеялась и закрыла лицо руками:
— Это становится традицией.
— Нет, — он с досадой поморщился и выровнялся, — я от своих слов не отказываюсь, мне просто следовало сказать это по-другому. Но лучше я один раз скажу так, чтобы вы запомнили и больше так не делали.
— Мы не в Империи, — ядовито проговорила Вера, — не надо меня дезинформировать! Лопнула ваша монополия, смиритесь с этим, я хожу на рынок, общаюсь с людьми и я прекрасно вижу, какие тут отношения в семьях, в Карне общество уже достаточно развито для равенства, ваша домостроевская модель здесь не актуальна.
— В Карне бардак, — рыкнул министр, — это неправильно и я не хочу, чтобы вы считали это нормой. Не привыкайте командовать мужчинами, это вас до добра не доведёт.
— Поздно, господин министр, — с сарказмом развела руками Вера, — я уже привыкла, я была старостой группы, капитаном команды, начальником отдела — я всю жизнь командую! У меня лет в семь была кличка «папин прокурор» и все городские шишки разговаривали со мной исключительно вежливо.
Он невольно прыснул и переспросил:
— «Папин прокурор»?
— Да, у папы был ненормированный рабочий день и ему часто звонили вечером или ночью. И он просил меня, если я беру трубку, сразу спрашивать, кто и по какому вопросу. И я делала вид, что не расслышала, переспрашивала так, чтобы папа услышал, кто его ищет. А он мне знаки подавал в зависимости от ситуации, что сказать — что он перезвонит, или что он занят. Я со временем всех запомнила, кому он сразу отвечает, а кому можно говорить, что папа, допустим, вышел куда-то, когда он на самом деле ужинает, чтобы его не отрывали от стола. И однажды какой-то новый большой начальник начал мне грубить по телефону, не захотел отвечать, кто он, потому что типа я ребёнок и он не будет со мной разговаривать. Я ему прочитала лекцию по культуре речи и трубку положила, а он потом папе высказывался, что папа растит прокурора, а папа ему объяснил, что это норма, и что кто бы ни взял трубку в его доме, представляться таки надо. Я запомнила его голос и потом специально мурыжила по полчаса и заставляла представляться каждый раз, а он обзывал меня прокурором, меня потом всё предприятие под этой кличкой знало.
Министр тихо рассмеялся и покачал головой:
— Да… Как только мне начинает казаться, что мы наконец-то друг друга понимаем, вы в очередной раз показываете, какая между нашими мирами пропасть. — Вера помрачнела и отвернулась к огню, министр добавил: — Хотя, я лет в семь тоже считал себя самым важным человеком в мире. Я мог прийти на заседание акционеров к отцу и гордо высказать своё мнение по вопросу, и он меня внимательно слушал, а остальные не решались говорить вперёд него. Вот и выходило, что все слушают отца, он слушает меня, значит, главнее меня никого в мире нет.
ebooksa