Хитрая злая лиса

— Кланяйтесь матушке одновременно со мной. Хорошо?

— Зачем?

— Надо так, хитрость такая. Пару слов, быстро кланяемся и сразу уходим, чтобы никто ничего не успел сообразить. Хорошо?

— Да.

Он всё ещё выглядел так, как будто двигается и говорит через силу, настолько захваченный процессами, происходящими внутри, что весь внешний мир оставался где-то на задворках. Вера перестала дурачиться и сказала серьёзно:

— Если вы не готовы, то лучше не надо.

— Я в порядке, — он собрался, осмотрелся, как будто для того, чтобы вспомнить, где находится, отцепил Верины руки от своих и аккуратно положил её ладонь на свой локоть, решительно кивнул и сказал чуть живее, с долей веселья: — Я готов, добейте меня. И пойдём орать в подушку.

— А вы не боитесь, кстати, свой офигенный амулет для телепортации так открыто демонстрировать?

— Нет, это замысел. Пусть все знают. Кто ко мне с мечом придёт — тот этим мечом по шее и получит, для начала плашмя, потому что я добрый, но только на первый раз, на второй я уже не добрый. А меч я оставлю себе, потому что я жадный. То есть, я должен это скрывать, конечно — цыньянские мужчины обязаны быть щедрыми, поэтому я прикидываюсь. Но меч, который направили против меня, я отберу, не из жадности, а в назидание. В древности так оправдывали свою жадность, потому что тогда меч был реально дорогой и редкой штукой, их берегли, пойти в атаку и вернуться без победы и без меча было позором хуже смерти. И сейчас, на самом деле, тоже так, хотя это больше психологическое теперь, сталь подешевела. Но всё равно, в этом вопросе я старомоден, мне это нравится, сама фраза даже красиво звучит. Кто ко мне с мечом придёт, тот им и получит — так это работает, и работало всегда, но некоторые охреневшие предатели об этом почему-то забыли. Пора напомнить.

— Как хотите. Идём к матушке?

— Идём.

Он выглядел уверенно, но пошла первой всё равно Вера, и потащила его за собой. На площади все делали вид, что заняты друг другом, но каждый стал как-то так, чтобы хотя бы краем глаза видеть старшую Хань. Вера ускорила шаг, как тогда министр, когда хотел успеть поклониться правителю Кану первым, но вместо поклона помахала ручкой и широко улыбнулась:

— Приветики. Как жизнь?

Старшая Хань с лёгким удивлением посмотрела на Веру, приподняв бровь, перевела взгляд на министра, но министр стоял прямо и смотрел на Веру, подчёркнуто внимательно. Мужчина, сопровождавший старшую Хань, как-то слегка стушевался и сделал маленький шаг назад, и глаза отвёл, как будто происходящее между женщинами — не его проблема.

«Министр так делал, когда я конфликтовала с его сёстрами. И с Ричи. Удобно.»

Матушка министра продолжала смотреть на него, Вера медленно поправила волосы, поднимая руку с перстнем Виари повыше, матушка министра невольно бросила взгляд в её сторону, и Вера улыбнулась ещё обворожительнее:

— Вы сегодня прекрасно выглядите, не то что в прошлый раз.

Женщина подняла бровь ещё выше, опять посмотрела на министра, откровенно требуя всем видом, чтобы он прекратил это безобразие, Вера сказала ещё громче:

— Когда приглашали меня в дом Кан.

— Что за чушь? — прошипела старшая Хань, зло щуря глаза и бросая на министра откровенно яростные взгляды, а потом опять на Веру и опять на него. Вера прищурилась с наслаждением от всей ситуации, поднимая подбородок повыше и разворачивая плечи так, как будто вот-вот потрётся о плечо министра кошачьим присваивающим движением, и прошептала: