— Что мне стоит отсечь и выколоть, если вся моя жизнь — сплошное искушение чистого зла? — озвучиваю собственные мысли, а потом сажусь на кровать. Руки, едва ли не против воли, обхватывают дробовик, поднеся его дулом к подбородку.
Я понимаю, что это нужно сделать. Пора закончить с тем, что происходит вокруг. Быстро, резко…
И всё же правая ладонь, пальцы которой удерживают спусковой крючок, начинает дрожать. Я боюсь? Просто сделай это! Убей себя!
Рука начинает дрожать ещё сильнее, но всё-таки слушается, отчего дробовик медленно поднимается и занимает более опасное положение.
— Нажми на курок, — говорю сам себе. — Сделай это.
Внезапно я замечаю лицо своей матери, которое промелькнуло перед глазами, отчего сон переходит в осознанный. Я понимаю, что сплю, отчего ослабляю хватку рук, ведь добровольно никогда не дойду до того, чтобы лишить жизни самого себя.
Вот только даже этого оказывается достаточно, чтобы дробовик выскользнул и выстрелил под странным углом, после чего зрение исчезло. Вообще все чувства пропали! Осталась только темнота и тишина.
Зачастую после пробуждения мы можем помнить более одного сна, как если бы в нём было две или более части. Иногда эти сны связаны перерывом, иногда перетекают из одного в другой. Сейчас у меня была чёрная тишина. И всё-таки… спустя какое-то время я обнаружил, что по-прежнему жив. Словно вижу продолжение сна, но… другое?
Я лежал на холодном полу больничного корпуса с отсутствующей челюстью. Мне очень больно! Но при этом я не могу кричать, потому что у меня нет рта. Отчего-то сон был построен таким образом, что это прекрасно сочеталось друг с другом. Раз нет нижней части лица, то нет и места, откуда я мог издавать звуки!
Боль набирает обороты и вскоре становится невыносимой. В момент, когда я уже готовился к адской агонии или смерти, умудрился заметить поблизости тот самый дробовик. Я подполз к нему и прижал его дуло к кровоточащей плоти и костям, нажав спусковой крючок в попытке закончить неудачное самоубийство и найти спасение от мучащей боли.
Ничего не произошло. Он не выстрелил. Я не мог умереть.
Аха-ха-ха! Я не мог умереть! Впрочем, я сомневаюсь, что в нашем мире вообще можно по-настоящему умереть. Если тело умирает, то остаётся душа, которая покидает его и начинает свой новый путь. Небеса, ад, перерождение или тысячи других вариантов.
И всё же кое-что изменилось. Несмотря на то, что я не умер, боль прошла. Кажется, второй выстрел, пусть он и не случился, каким-то образом повлиял на меня. Проблема крылась в том, что я по-прежнему ощущал последствия первого выстрела и истекал кровью, стоя на ледяном полу.
В голову пришла мысль попробовать остановить кровотечение, и я побежал искать бинт. По дороге из меня хлестала кровища и даже падали кусочки плоти. Прямо на пол, делая его скользким и грязным.
Обойдя несколько пустых помещений с тусклым освещением, нашёл бинты и обмотал ими всё лицо. Я стремился скрыть своё уродство, собственную пустоту. Стоило сделать это, как всё прекратилось. Я снова стоял посреди холодной комнаты, наблюдая, как понемногу возвращается чёрная тишина.
В следующей сцене, когда я снова обрёл способность видеть, то осознал себя сидящим в машине. На улице стояла ночь, а я смотрел через лобовое стекло и наблюдал за двумя людьми, стоящими на пустой стороне улицы, напротив меня. Они явно спорили друг с другом и активно при этом жестикулировали.
«Я ещё жив?» — пронзила меня глупая мысль.
Особенность бытия «мыслителем», эдакой… «просветлённой личностью», заключается в том, что либо в процессе обретения этих качеств вы на самом деле достигаете этого, либо же мудрость, которую вы ищите, приводит к психическому срыву.
Мне хотелось верить, что причина, почему общество (или даже собственные родители) не одобряют тех, кто не хочет к нему приспосабливаться, состоит в том, что путь изоляции приводит к тому, что такой человек начинает отличаться от других. А отличие в нашем мире приводит лишь к смерти. Как «неправильная» ориентация, «неправильные» религиозные и политические взгляды и многое-многое другое. Только посмей сказать, что тебе не нравится то, что нравится большинству, — получишь удар от всего общества. Такой удар, после которого рискуешь уже никогда не подняться.
Изоляция — единственный путь одиночек. Зато она заставляет человека думать, отчего он начинает осознавать окружающий мир. По-настоящему осознавать.