Не знаю

– Да, там еще персики, мы в трудовом лагере их собирали. А потом кидались ими.

– Ну персики, да… да чего там только не было…. Сады так сады. Молдавия, да…

  Всего, что знал еще Евгений,  Пересказать мне недосуг;  Но в чем он истинный был гений,  Что знал он тверже всех наук,  Что было для него измлада  И труд, и мука, и отрада,  Что занимало целый день  Его тоскующую лень, —  Была наука страсти нежной,  Которую воспел Назон,  За что страдальцем кончил он  Свой век блестящий и мятежный  В Молдавии, в глуши степей,  Вдали Италии своей.

Отец выделяет «в Молдавии» голосовым приемом опытного ритора и лектора. Только голос у него теперь сипит, старческая мокрота мешается, заставляет откашливаться поминутно. «В Молдавии, м-да…» – еще раз повторяет он.

– Я его тоже, кстати, вспоминала недавно. Публия Назона…

– Да, Публий Овидий Назон…

– Где ж он там степи-то, кстати, взял… Пушкин в смысле.

– Ну как же – там лесостепи, почему же… Пушкин точен был всегда, не позволял себе приблизительности. Во всем был точен. И в критике в том числе – краток и точен. Про Грибоедова сказал – растащат на цитаты, так и растащили же. М-да, черешня вкусная… Да что ты там все делаешь?

– Да вот пытаюсь отмыть хоть немного… тут вот кастрюля…

– Ах, кастрюля… Надо сказать, Молдавии досталось, конечно, от Пушкина. Х-ха, да… «Проклятый город Кишинев! Тебя бранить язык устанет»… Ну и так далее….

– Да, там дальше еще про Содом что-то…

– Ну да, ну да.

  Так, если верить Моисею,  Погиб несчастливый Содом.  Но с этим милым городком  Я Кишинев равнять не смею,  Я слишком с Библией знаком  И к лести вовсе не привычен.  Содом, ты знаешь, был отличен  Не только вежливым грехом,  Но просвещением, пирами,  Гостеприимными домами  И красотой нестрогих дев!

Ну и дальше сравнения все не в пользу Кишинева, да…

А я вот был председателем секции молдавской литературы. Учил их патриотизму. Они все – мы румыны, мы румыны… я говорю – ну каки-и-ие вы румыны, ну мать вашу так, ну какие румыны. Румынию придумали в девятнадцатом веке по разным там политическим мотивам… А Молдавия – древняя страна, старинная… Нет – мы румыны. Ну да и черт с вами, говорю.

– Хм. Ну я пойду.

– Так что, то есть ты совсем поехала?

– Да, поеду. До дому еще добираться…

Поговорили. Думала напомнить про свой день рождения, да незачем. Да и сама, честно говоря, забыла.

* * *

Что ты чувствуешь? Когда сидишь у своего подъезда на лавке, смеркается, ты видишь свое окно на первом этаже, но не идешь домой. Ты не пошла вовремя, когда звали, было так весело и необычно кувыркаться в аккуратном городском стожке травы на газоне перед подъездом. Вон она, эта копна, ее еще можно различить в сумерках. А теперь тебя не пускают. Папа сказал: надо было идти, когда звали. Иди-ка попрыгай теперь. И что? Ну, буду сидеть, пока не позовут. Все равно пустят. Только противно. Обидно. Ничего плохого я не сделала. Мне просто было весело. Я не чувствую себя одиноко. Я чувствую себя глупо, стыдно и зло. Никакой детской травмы. И никакого урока на будущее, даже не думайте, не дождетесь.

* * *

Лучшие годы помещаются в одну фразу. Я рано вышла замуж, родила, изменила и убежала. Отсчет лет? Ну лет тридцать назад. Чуть меньше. Где-то между окончанием филфака и Нонкой.

Мошенник глядел мне в глаза карими своими, вишневыми: «Девушка, да мне на вечерние прыжки надо, да я ж инструктор по парашютному спорту… гайцы остановили, а я все документы в сумке дома забыл… а мне на прыжки!.. и деньги забыл… Мне бы долларов сто откупиться. Вы мне оставьте свой телефон, и я вам свой скажу, я вам вместе с деньгами завтра букет красных роз пришлю! В корзине! Сто штук». А брови… вразлет.