Язычники

— Почему? — Наконец говорит Роман. — Какой, блядь, смысл пытаться играть со мной? Она ничего не выигрывает, если я буду рядом с ней.

Я качаю головой.

— Вот тут ты ошибаешься. Ты самый крупный игрок в этой игре, и как только ты свергнешь своего отца и встанешь во главе семьи, у тебя будет больше власти, чем когда-либо было у Джованни. Она чувствует это так же ясно, как и я, и то, что ты в ее распоряжении, делает ее более могущественной, чем ты можешь себе представить. Одним щелчком твоих пальцев она получит все, что когда-либо хотела. Ты ее бесплатный путь к вершине.

Руки Романа сжимаются в кулаки на бедрах, когда осознание и гнев начинают пульсировать в нем, и я обнаруживаю, что встаю и направляюсь к нему. Я забираюсь к нему на колени, оседлав его, сохраняя небольшое расстояние между нашими телами, не желая, чтобы он неправильно понял и оттолкнул меня от себя, как он сделал прошлой ночью.

— Эй, — говорю я, требуя его полного внимания. — Не злись из-за этого, а поквитайся. Отвяжись от сучки и позволь ей пробираться сквозь этот долбаный мир самостоятельно. Ты уже оказал ей достаточно услуг.

Он качает головой.

— Это не так просто, как ты думаешь, — бормочет он. — То, что она у нашего отца… Мои братья и я обязаны ей своими жизнями. Причина, по которой мы можем дышать прямо сейчас, заключается в том, что она пожертвовала всем, чтобы спасти нас.

Мои брови хмурятся, когда я оглядываюсь на Маркуса и Леви и вижу спокойные выражения на их суровых лицах. Маркус кивает, когда пальцы Романа разжимаются из сжатых кулаков и ложатся на мои бедра.

— Все было точно так же, как с Флик, — говорит Маркус. — Только ей было около восемнадцати, и она едва окончила среднюю школу.

— Что случилось?

— То же самое старое дерьмо, которое происходит каждый раз, когда я сближаюсь с девушкой, — говорит Роман, устремляя на меня тяжелый взгляд, молчаливое напоминание о том, почему он отказывается расслабиться и принять тот факт, что, между нами, что-то происходит. — Мы были чертовски близки в старших классах. Первая любовь и все такое, — бормочет он, закатывая глаза, как будто это признание причиняет ему физическую боль. — Моему отцу это не понравилось, и сразу после того, как он запер нас в этом гребаном замке, он набросился на нее.

— Что он сделал?

Роман вздыхает.

— Пустил пулю в голову ее матери, а потом пообещал сделать то же самое с ее младшим братом. Ее задача была ясна: быть рядом с ним и в конце концов стать его женой. Если бы она не справилась или отказала ему, он забрал бы и наши жизни, и она осталась бы ни с чем.

Я прищуриваюсь и медленно качаю головой, сомневаясь в их отце.

— А он не блефовал? Он миллион раз угрожал смертью, а вы все еще дышите.

Леви вздыхает и поднимает воротник своей рубашки, сдвигая его, чтобы показать слабый шрам прямо под ключицей.

— Он, блядь, не блефовал, — прямо говорит он. — Ее младший брат умер в тот день, когда я получил это. Ему было всего четырнадцать, и у нее никого не осталось. Он был ее единственной оставшейся семьей. Мой отец уничтожил все, что у нее было, пока у нее не осталось другого выбора, кроме как подчиниться ему, и после всех этих лет она остается рядом с ним, чтобы убедиться, что он не заберет и наши жизни.

Я тяжело сглатываю и перевожу взгляд обратно на Романа, наконец-то понимая, почему он переворачивает ради нее рай и ад, но все равно нельзя отрицать, что я права. Она змея, и хотя десять лет назад жизнь стала для нее адом, она более чем приспособлена к этому новому образу жизни, наполненному роскошью и властью.

Я устраиваюсь так, что сажусь боком к нему на колени и расслабляюсь, нахмурив брови и глубоко задумавшись. Что-то все еще не сходится, и я отказываюсь смириться с тем, что парни просто продолжат удовлетворять все ее потребности и желания из-за решения, которое она приняла десять лет назад.