Язычники

Дверь распахивается с громким стуком, ударяясь о внутреннюю стену моей хирургической тюремной камеры. Я резко открываю глаза, ужас пульсирует в моих венах, когда мое сердце приходит в движение, бешено колотясь, как гребаная гроза, надвигающаяся на океан.

— НЕТ, — всхлипываю я, слезы уже наворачиваются на глаза при одной мысли о том, что Роман и Леви вернулись за добавкой. — Пожалуйста, нет.

С меня хватит. Я так больше не могу. Кроме как пустить мне пулю в голову, они больше ничего не могут со мной сделать.

Они сломали меня.

С меня хватит.

Больше никаких побегов. Больше никаких сражений. Мне больше нечего отдать. Возможно, они увидят разницу и будут снисходительны ко мне. Возможно, они сжалятся и, наконец, избавят меня от страданий. Кого я обманываю? Это братья ДеАнджелис. Они не жалеют и уж точно не допускают убийств из милосердия. Они будут доводить меня до предела, пока я не превращусь в жалкую кучу ничтожества, забытую и униженную, и только тогда они положат конец моей никчемной жизни.

Они не изменят своего мнения. Они слишком слепы, чтобы увидеть правду, слишком упрямы в своих поступках, чтобы даже прислушаться к голосу разума. Я сделала все, что могла, и теперь мне приходится страдать от последствий действий кого-то другого, от рук людей, которые, как я думала, могли бы значить гораздо больше.

— Я, блядь, убью их, — бормочет голос, когда я слышу шаги по кафельному полу, приближающиеся ко мне. Я инстинктивно отстраняюсь. — Шшш, детка, — продолжает он, знакомый тон прорывается сквозь мой страх. — Теперь я здесь. Они больше не причинят тебе вреда. Клянусь, со мной ты в безопасности. — Руки опускаются на мои ноги и быстро движутся вверх по телу, пока я отчаянно пытаюсь сморгнуть слезы, которые застилают мне зрение.

Я вздрагиваю от знакомого прикосновения, тут же отбрасывая их ногой.

— НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — кричу я, в моем голосе слышен неподдельный ужас, явный признак того, во что они меня превратили.

Я была дурой, позволив себе подобраться так близко к этим мужчинам. Я знала, на что они способны. Мне следовало держаться на расстоянии.

— Это я, — говорит голос, сильно вцепляясь в удерживающие меня ремни, отчаянно пытаясь освободить меня. — Это Маркус. Тебе не нужно бояться. Роман и Леви больше не причиняют тебе боли, они знают, что ты этого не делала, и, черт возьми, они сделают все возможное, чтобы загладить свою вину. Я клянусь тебе, Шейн. Ты здесь в гребаной безопасности. Все кончено.

Я резко поворачиваю к нему голову, мои глаза расширяются, когда я смотрю на него, не веря своим глазам.

Нет. Это уловка. Маркус мертв. Мне сказали, что он мертв, но вот он стоит прямо передо мной.

Маркус смотрит на меня в ответ, его красивое лицо-маска чистого ужаса, когда он осознает, что именно его братья сделали со мной. Его грудь обнажена, и я разинула рот, увидев, как из-под толстой повязки на его груди сочится кровь. Его кожа бледная, и ясно, что ему не следует вставать с постели, но у меня нет сил ругать его за глупость, поскольку я едва могу поверить, что он здесь, стоит передо мной, как гребаный ангел мщения, чтобы спасти мою гребаную жизнь.

— Марк… — Я дышу, глазами обвожу каждый чертов дюйм его тела, медленно наполняясь слезами… черт, я не знаю слезами чего. Облегчения? Радости? Счастья? Неверия? — Я… Я думала, что ты мертв. Мне сказали, что ты мертв.

— Я знаю, детка, — говорит он, наконец-то снимая ремни и отрывая их от моего тела, прежде чем потянуться ко мне. Его руки обвиваются вокруг меня, как будто я самое ценное, что он когда-либо видел, когда он крепко обнимает меня, ему насрать на мои травмы, ему просто нужно, чтобы я была рядом, и, черт возьми, я думаю, что мне это тоже нужно.

Он слегка отстраняется, глядя в мои затравленные глаза.

— Ты действительно думаешь, что меня может сразить гребаная пуля? — он ухмыляется, пытаясь казаться самоуверенным, но его усталость и боль перевешивают все остальное. — Я Маркус ДеАнджелис. Я гребаный бог.