Табу на любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

Львовский выпрямился, но от стола не отошел.

Я увидела неспешное движение его руки. Почему-то вдруг стало любопытно, как именно этот невыносимый и дикий мужчина получил свое очередное ранение. Даже с моего места отлично просматривались розоватые пятна крови на бинтах, словно незажившие раны вновь начали кровоточить.

Но я быстренько отмела эти ненужные и опасные мысли.

— Нет, — повторил Роман. — Подарки ко дню рождения обратно не принимаются.

Я от возмущения приоткрыла рот и тут же его закрыла. Мне все-таки пришлось взглянуть в лицо Львовскому.

Я ожидала увидеть триумф, высокомерие, да даже снисходительную ухмылку, а наткнулась на напряженный взгляд красивых глаз. Словно Роман испытывал неловкость, смятение и еще что-то, чего я пока не понимала и не собиралась понимать.

— Сними! Забери это обратно! — уже тише, но все так же уверенно потребовала я. — Я не принимаю дорогих подарков от ненавистных мне людей!

— А от кого принимаешь?! От того мудака из кафешки?! — повысил голос Львовский, но тут же осекся.

Я отчетливо разобрала тихое «Черт!», а Рома оттолкнулся бедром от стола, сделал шаг вперед.

— Не вздумай! — почти прокричала я, и, вопреки моим ожиданиям Львовский послушался, вернулся на место, сел, выдохнул.

Да что же происходит, черт подери?! Мир сошел с ума?

— Тот, как ты выразился, «мудак» — мой друг! — вздернула я подбородок. — Свои претензии будешь предъявлять жене, Львовский! Сними немедленно чертов браслет!

— Тебе нужно, ты и снимай, — прищурился Львовский, а потом поверг меня в очередной шок.

Крепкая мужская рука медленно, но уверенно коснулась верхних пуговиц рубашки.

Львовский неспешно принялся расстегивать пуговицы, справляясь одной рукой.

— Что ты творишь?! — взвизгнула я.

А Львовский лишь широко улыбнулся, с вызовом, с уверенностью, что я сдамся.

— Облегчаю тебе задачу, Ратти, — пробормотал мужчина.

Мое имя он произнес хрипло, будто перекатывал звуки по языку, смакуя их, точно музыку. И совсем некстати в памяти точно взрывом мелькнули картинки нашей близости.

Он так же шептал мое имя, когда мы оставались наедине, в его квартире, вдалеке от всего мира.