Табу на любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

Я задержала дыхание. Боже! Почему я постоянно совершаю глупости?! Почему я просто не могла оставить браслет в кафе? Или у ювелира? Или вообще выбросить в мусор? Почему я примчалась к нему, сюда?

Ответ лежал на поверхности. Но я всеми силами отказывалась его принять.

— Понятно. Лучше уж травмпункт, — пробормотала я, не двигаясь.

— Нужен ключ, Ратти? — тоном искусителя шептал Львовский. — Подойди и возьми.

— Придурок! — прошептала я, но мой взгляд, точно привороженный, был приклеен к мужской шее, на которой едва заметно поблескивала тонкая цепочка.

Мужчина расстегнул еще две пуговицы, и теперь я отчетливо увидела крошечную отмычку, которой можно было расстегнуть замок браслета.

Всего несколько шагов, и свобода была бы у меня в кармане. И я бы швырнула браслет в ненавистное лицо, а вместе с ним и стерла любое напоминание о Львовском.

Однако я не повелась на провокации мужчины. Легче умереть на месте, чем коснуться его тела.

— А этот твой… Не придурок? Он — хороший мальчик? — разобрала я хриплый рокот Львовского.

Все! Уходим так же быстро, как и пришли! Плевать на браслет! Плевать на Львовского! Плевать на все!

— Он не подонок, в отличие от вас, Роман Дмитриевич! — процедила я и сделала шаг назад, к выходу.

Я предпочла не оглядываться. Шла вперед. Практически бежала. Даже не обратила внимания на то, чем занята секретарь Львовского.

Оказавшись перед закрытыми дверьми лифта, нажала на спасительную кнопку.

Сердце тарабанило, словно грозило выскочить из груди. Браслет жег запястье. А за спиной раздался звук приближающихся шагов.

Я повторно нажала кнопку вызова кабинки. Еще и еще, до тех пор, пока горячая, обжигающая, испепеляющая мое спокойствие рука не накрыла мои пальцы.

Львовский крепко, но осторожно сжал мою ладонь. А я замерла, не дышала, даже моргнуть боялась.

Рома стоял позади меня. Рукой он держал мое запястье. Не сильно сжимал, но моя кожа плавилась от прикосновения.

Волосы на затылке шевелились от дыхания этого мужчины. А по шее, к позвоночнику, волнами шло тепло. Оно пробиралось к коленям, которые грозили вот-вот подогнуться.

— Отпусти! — выдохнула я, понадеявшись, что мой голос звучит твердо, уверенно и настойчиво, что тот писк, который коснулся моих ушей, совсем не мой голос, а чей-то чужой.

— Не могу! — шептал на выдохе, а после шумного, свистящего вдоха: — Ты под кожей. Везде. Всегда. Не могу!