Адрия не видит лица отца, но слышит в его голосе острое пренебрежение, которое задевает и режет ее где-то внутри. Но слишком вымотанная этим днем, допросами детектива и своими эмоциями, она лишь шагает вперед, из полутьмы коридора ступая в свет кухни. Аманда собирается высказать что-то еще, но замечает за спиной Адама племянницу и меняется в лице.
Адрия встречает ее взгляд вымученным кивком, который больше выглядит так, будто на пару мгновений ей становится невыносимо тяжело держать собственную голову, и та резко падает вниз. Не дожидаясь слов ни тети, ни отца, она заговаривает первой, желая прервать бессмысленные баталии:
– Я была в полиции, – тихо звучит ее голос. – Рассказала им… Всякое. И Мартин рассказал.
Не особо задумываясь, говорит ли о чем-то Адаму или Аманде это имя, она продолжает:
– Они будут проверять все обстоятельства. Все, что произошло ранее. Соцсети, то видео и все, – Адрия устало вздыхает, – прочее.
Аманда изучает племянницу растерянным взглядом, а Адам оборачивается, по своему обыкновению глядя будто бы сквозь нее. Если эмоции тети написаны у нее на лице черным по белому, то понять, что в этот момент думает Адам Роудс, та еще задача. Но Адрия даже не пытается ее решить, она неловко пожимает плечами, как бы оканчивая свою речь беззвучной фразой: «Как-то так».
– Ты сотрудничаешь с копами?
Его вопрос звучит будто бы вырванным из совсем других обстоятельств, других условий, в которых над его дочерью не нависает угроза уголовного преследования. Словно это вопрос о том, болеет Адрия за одну футбольную команду или другую.
Адри резко хмыкает на выдохе. Адаму вновь удается полоснуть где-то глубоко внутри нее, но теперь эта боль кажется такой далекой и ненастоящей, что даже не заслуживает внимания. Фантомная боль от несуществующей конечности, которой ее давно лишили. Или, скорее, ее никогда и не было.
Аманда гневно вскрикивает на брата:
– Не смей качать здесь свои тюремные правила! Адрия права!
– Она выставляет себя на посмешище, – рычит Адам Роудс, вновь обращаясь к сестре, будто Адри в этой комнате и вовсе нет.
– Она защищает себя! Это то, чего не можешь и не будешь делать ты!
– Я не защищаю тех, кто не может защитить себя сам, – холодно отрезает он.
– Ты вообще ничего не делаешь, – точно бешеная кошка, Аманда вся напрягается, шипит слова, а затем надвигается на Адама. – Только и прячешься в своей псарне, а потом приходишь сюда учить нас жизни, черт тебя дери! Если не можешь и не собираешься сделать хоть что-то, хотя бы не мешай!
Несколько долгих секунд они сверлят друг друга взглядами. Аманда щерится, застывая в метре от брата. Адрия так и стоит посреди коридора, безмолвно глядя на разворачивающуюся сцену.
Наконец Адам отвечает:
– Ранчо я не продам. Можешь возиться с Адрией сколько тебе вздумается, нянчиться, играть в дочки-матери. Но я и не подумаю раскошеливаться только из-за того, что она вляпалась в проблемы.
– Пошел ты, – шипит Аманда. И Адам, слабо качнув головой, действительно уходит. Аманда с Адрией наблюдают, как он отталкивается от стены, не удостаивая дочь и взглядом, а затем уходит в гостиную и под скрип половиц неспешно скрывается на втором этаже.
Аманда резко опускается на кухонный стол, точно надламывается какая-то ее внутренняя опора, но не желая показывать этого, она скрывает лицо за ладонями.