Адри покачивает головой, точно понимает слова матери. Но это не так.
– Мужчины – как дети, милая, – продолжает Дебра. – Иногда злые, непослушные, жадные, но все же дети. Иногда их просто нужно подтолкнуть в нужную сторону.
Вот что она делала, вот как выживала. Она подталкивала мужчин туда, куда было нужно ей. Адри вспоминает, как ляпнула медсестре в школе, что Лайл отвезет ее. И он отвез, потому что у него не оставалось выбора. Вот как это работает.
В этот раз Адрия кивает более осознанно.
– А еще ставки. Мужчины любят большие ставки. Когда на кон ставится нечто большее. – Дебра прикусывает губу, склоняясь ближе к дочери и понижая голос. Охранник на другом конце зала неподвижно наблюдает за ними. – Их мужественность. Это большая ставка в женских руках, нужно только правильно ею распорядиться.
Дебра склоняется еще ниже, улыбаясь лукаво:
– Заставь мужчину поверить, что он герой, и он последует за тобой куда угодно.
Адри облизывает губы, глядя в пустоту и прислушиваясь к тому, как слова матери отзываются внутри.
А они отзываются.
Неужели она столько лет презирала свою мать, чтобы сейчас, шаг за шагом, встать на ее путь?
Глава 20
На подступах к ранчо Адрия обдумывает слова матери и вглядывается в вечернее небо. Последние лучи закатного солнца облизывают пустынную землю, и сумрак подминает под себя все больше пространства. К вечеру ранчо Роудсов выглядит еще более уныло, чем днем, – вместе с темнотой в нем меркнет вся оставшаяся жизнь, и обычно, кроме тусклого света в паре окон, ничего не выдает его обитателей.
Но сейчас ни одно окно не горит.
Адри оглядывается, пытаясь обнаружить иные следы Адама или Аманды, но ранчо пустует. Воздух полнится тишиной. Странное чувство укалывает Адрию в районе солнечного сплетения, и она еще несколько секунд прислушивается к этой тишине, застывая в нескольких метрах от входной двери.
Не сразу она понимает, что именно не так. Не лает собака.
Роудс хмурится, потому что не помнит, когда последний раз ранчо встречало ее тишиной вместо истошного лая, вместо агрессивного звяканья цепи и клыкастой морды, выглядывающей из-за угла и бросающейся на любого гостя.
Адрия застывает, ожидая, что вот-вот собака, чертова Дебра, как ее назвал Адам, выскочит из-за угла заднего двора и пробежит пару метров, пока цепь не натянется и крепкая жилистая шея не вздрогнет под этим натяжением.
Но ничего не происходит.
Адри заверяет себя, что это не ее дело, что с собакой сделал Адам в этот раз, но ноги сами несут ее за угол дома.
Она делает большой круг, чтобы обойти дом со стороны и выйти к заднему двору по траектории, до которой, в случае чего, не дотянется цепь. Шаги ее становятся тише, неувереннее, но она знает, что чуткое собачье чутье уже давно бы заприметило гостя. Адри преодолевает метр за метром, и сердце ее замедляется, как и дыхание. Тишина становится гнетущей.