– Если не поставить их на место, не показать, что ты сильнее, так и будет продолжаться.
Два родительских урока за один день. Что за праздник? Адрия давится ядовитой иронией.
– Это что, отцовский совет? – злостно выдыхает она.
– Не совет, – сдержанно замечает Адам. – Требование.
Адрия вертит головой, не понимая, что все это значит, но Адам делает шаг вперед, и собака вторит рычанием.
Он хмыкает:
– Адрия, ты как щенок. Зубы режутся, но все не можешь укусить посильнее. – Адам кивает на собаку: – Иди сюда. Я не стану повторять.
– Нет, – шипит Адрия. – Пошел ты.
Но то, что происходит в следующий момент, меняет все. Меняет расстановку сил, реальность, в которой, как надеется Адри, ее слова имеют хоть какой-то вес. Силу.
Адам Роудс наклоняется, и в ответ на его небрежное движение звякает карабин на собачьей цепи. Цепь падает на землю, и собака быстро понимает это. Быстрее, чем успевает понять Адрия. Когда она отшатывается назад, осознавая, псина уже приближается к ней, склоняя голову к земле и еще шире обнажая клыкастую пасть.
Адрия цепенеет в ужасе. Все ее тело замирает, скованное первобытным животным страхом. Страхом перед хищником, перед которым у нее нет ни единого шанса. Перед челюстями, которые способны разодрать ее плоть. На фоне клыков с тягучей слюной все остальное вдруг меркнет. Проблемы в школе. Мартин Лайл. Раздражение от матери. Даже злость на Адама. Все.
Адри не может сдвинуться с места, как будто все ее тело вросло в эту пустынную землю, стало ее продолжением. Частью этой проклятой земли с проклятыми людьми на ней.
Голос Адама оживает где-то вдалеке, доносится до нее сквозь отчетливое собачье рычание:
– Брось, Адрия, или сожрешь ты, или сожрут тебя. Не заставляй меня думать, что я держу в доме слабачку.
От страха сводит желудок, к горлу подкатывает тошнота.
Адрия заглядывает в черные бусины собачьих глаз, боясь оторвать от подступающей угрозы взгляд. Но слова Адама звенят внутри как оружейная дробь, отскакивают от ее страха, больно впиваясь в тело.
– Что бы ты делала, если бы Дебра встретилась тебе на улице? Что бы ты делала, если бы кто-то смотрел на тебя так, как смотрит она? Будто хочет сожрать.
Загипнотизированная этим голосом и свирепым собачьим взглядом, Адрия не может пошевелиться. Она знает, что шевелиться бессмысленно. Против пятидесяти килограмм мышц со стальной хваткой челюстей она даже не щенок. Жертва.
– Так бы и стояла как вкопанная, пока тебе не вцепятся в лодыжку?
Слова Адама раздирают что-то внутри. Трещит по швам вся Адрия, чувствуя, как дрожат кончики пальцев, как эта дрожь разгоняется, сотрясая все тело.