Мэри пожала плечами.
— Обычный человек.
— Ты его знаешь? Это твой родственник или друг? — Анна посмотрела на рисунок.
— Нет, — покачала головой Мэри. — Просто обычный человек.
— А ты не думала о ком-либо, когда его рисовала?
— Он мне немного напоминает отца.
Анна перестала делать заметки.
— Я читала твоё досье. Из родственников сейчас у тебя только мама и брат?
— Да. Папа умер от лучевой болезни. Восемь лет назад.
— Извини… Мне жаль… — Сидя она переминулась с ноги на ногу. — Я тут давлю тебя тестами, так ещё и эти вопросы. Обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы поднять тебе настроение и устроить здесь картинную галерею.
Мэри с грустью улыбнулась.
— Всё нормально, — сказала она.
— Давай лучше продолжим… О чём заставляет думать тебя этот человек?
— О свободе, — бросила Мэри.
Анна ненадолго замолчала и хотела уже что-то сказать, как Мэри продолжила:
— Не об этой свободе, не о выходе из палаты, нет.
— А о какой же свободе речь?
— Свободе от… тела? — Мэри будто бы спрашивала саму себя.
Доктор набирала какие-то слова на экране планшета, но на мгновение остановилась. Её пальцы зависли над экраном. Мэри не обратила на доктора никакого внимания. Взгляд вновь был прикован к красной точке в углу двери выхода. Казалось, в этом мире не было ничего, кроме этого красного пятна. Оно разливалось светом и топило мрак вокруг себя. Мрак в виде других цветов, мрак в виде материи и времени, мрак в виде витающих струнами мыслей.
— Продолжай, — сказала доктор Колесникова.