Встану сейчас, уже встаю!
Она ушла навсегда, мне грустно, знаю.
Но я не сегодня, не сегодня умру.
Нет, не сегодня умру».
Она повторяла припев, а я пел вместе с ней, также как и другие. Мы пели тихо, чтобы наши голоса не разносились слишком далеко по темному воздуху — я чтобы наши голоса не разносились слишком далеко по темному воздуху — я не уверен.
Это была легко запоминающаяся песня. В какой-то степени поднимающая настроение, и в то же время грустная.
У Сахалии словно был талант в выборе правильных песен в нужные моменты. Вот чего бы я никогда не смог бы.
Я думал об этом все время, пока мы шли. Я думал о Сахалии. Она сильно изменилась, с того времени, как я ее знаю. Сильно изменилась за короткий промежуток времени, как мне показалось. Может быть, я тоже изменился. Это, конечно же, возможно. Но эта Сахалия мне нравилась гораздо больше, чем прежняя.
— Сколько еще? – время от времени спрашивали Макс или Батист или Улисс.
— Недолго, — все еще отвечал Нико.
После подобных пятидесяти раз, Сахалия шикнула:
— Нико.
— Что? — произнес он.
— За нами, — прошептала она.
Позади нас появилось маленькое пятнышко света. Возможно, в четверти мили от нас.
Кто-то еще был на дороге.
— Не спускайте с них глаз, ладно? – спросил Нико.
Но затем, может быть через 10 минут, впереди нас мы увидели другую группу путешественников. Они сошли с шоссе и спустились на нашу дорогу.
У них было три фонарика, которыми они светили повсюду. Совсем ни незаметно. Отчасти глупо.
Но они, вроде бы, передвигались быстро, и вскоре оторвались достаточно далеко от нас.